Времена жизни. Избранные стихи и очерки о поэзии

Автор

Страниц

140

Год

2020

Многим неизвестно, что Юрий Поляков, знаменитый русский писатель, драматург и общественный деятель, начинал свою литературную карьеру как талантливый и оригинальный поэт. Его поэтический дебют состоялся в 1974 году, когда он выпустил несколько сборников лирики. Однако в последующие годы успех его романов, острых статей и пьес помешал читателям увидеть его поэзию, хотя Поляков никогда не прекращал творить стихи, такие как "Апофея" и "Козленок в молоке".

Книга "Времена жизни" представляет собой уникальное издание отбора стихотворений Юрия Полякова, написанных на протяжении почти полувека. В сборник включены известные произведения, а также ранее неопубликованные стихи автора, включая смелые сатирические и эротические циклы. Кроме того, книга включает новую версию известного мемуарного эссе "Как я стал поэтом", а также статьи о поэзии и воспоминания о таких великих мастерах русской поэзии, как Владимир Соколов, Андрей Дементьев, Евгений Евтушенко, Николай Дмитриев и многие другие.

Эта книга предлагает уникальную возможность окунуться в творчество Юрия Полякова и познакомиться с его поэтическим миром изнутри. Она отличается не только красотой и глубиной стихов, но и разнообразием тематик и стилей, которые автор освещает не только с мастерством, но и с острым умом и сатирическим настроем.

Знакомство с книгой "Времена жизни" станет настоящим открытием для любителей поэзии и литературы в целом. Она предлагает уникальный взгляд на развитие и эволюцию творчества Юрия Полякова, а также позволяет увидеть его мастерство с разных сторон. Великий русский поэт оставил нам наследие, которое заслуживает внимания и прочтения.

Читать бесплатно онлайн Времена жизни. Избранные стихи и очерки о поэзии - Юрий Поляков

Как я был поэтом

1. Влеченье – род недуга

Человека, который хоть недолго был поэтом, я узнаю с первого взгляда. И не важно, кем он стал после своей поэтической кончины – журналистом, прозаиком, политиком, инженером, бизнесменом, генералом, бомжом… Как заметил, кажется, Флобер: «На дне души самого жалкого бухгалтера таятся обломки великого поэта. А всё дело в том, что поэт – счастливый невольник слова. Он и в быту разговаривает совсем не так, как другие: не просто обменивается информацией, а наслаждается, упивается рождением внезапного словесного смысла. Он кожей чувствует, что иной крошечный промежуток между словами значит куда больше, нежели сами слова. Для него слово – это живая белка, резвящаяся на великом древе, соединяющем землю и небеса. Для большинства же слово – это просто шапка, пошитая из беличьих шкурок».

Написаны горы сочинений о пророческих способностях поэтов, об их умении предугадывать ход истории и предчувствовать устремления духовных исканий человечества. Это действительно так, и профетический дар объясняется, по-моему, именно особенным чувством живого слова. Ведь все события совершаются прежде в языке, в слове, а лишь потом в реальной жизни. Советская цивилизация зашаталась, когда мы пустили в нашу речь такие словечки, как «совок», «коммуняки», «тоталитаризм»… Не случайно было широко подхвачено придуманное мной словечко «апофегей». Оно отразило то межеумочное состояние общества, когда по-прежнему жить не хотят, а как надо жить – никто не знает, кроме либеральных ведунов – извечных двоечников нашей истории.

Впрочем, в 1992-м, едва появились в языке «прихватизация», «демокрады», «ельциноиды» и прочее, стало ясно: вестернизация России если и не отменяется, то откладывается надолго. Помню, как, прочитав в «Труде» мой неологизм «соросята», мне позвонили из Фонда Сороса и предложили в обмен на лояльность вояж по американским университетам. Я, конечно, отказался с гордостью человека, только что закончившего штопку последних штанов. Но какова оперативность! Понимают мировые «закулисники» цену точному слову. Поэт благодаря особому дару улавливает тихую языковую подготовку исторических сломов раньше остальных людей. «И гад морских подводный ход» – сказано Пушкиным именно об этом, а не о миграциях косяков атлантической сельди. Поэт может молчать в разговоре, но по тому, как загораются его глаза при удачном чьём-то слове сразу понимаешь, кто он таков.

В 1986 году я был с творческой, так сказать, миссией в Сирии и встречался с тамошними литераторами. В мою задачу входило проинформировать арабскую писательскую общественность о том, как поставлено литературное дело в тогдашнем СССР, а организовано оно было, если вынести за скобки мягкий, но твёрдый идеологический контроль, отлично. Мой рассказ о писательской жизни Страны Советов арабы слушали с неподвижными лицами, мерно перебирая чётки. Некоторое оживление вызвали лишь сведения о тиражах тогдашних толстых литературных журналов. Когда я сообщил, что тираж «Юности» – три с половиной миллиона, они глянули на меня так, точно хотели сказать: «Хоть ты и гость, уважаемый, но врать всё равно нехорошо, у нас за это бьют палкой по пяткам…» В заключении переводчик Олег Бавыкин попросил меня прочитать хотя бы одно моё стихотворение. Я пожал плечами, посмотрел на эту невозмутимую бедуинскую аудиторию и продекламировал:

Продолжить чтение

Вам может понравиться: