Богиня Грецкая

Марине и всем, кого автор потерял на долгом пути к этой книге.

Из переписки в Интернете:

ХХХ: Ты тупой идиот. Приходи сегодня на репетицию.

УУУ: Мы сегодня не договаривались. Да и голова ужасно болит после вчерашнего..

ХХХ: Будет еще сильнее болеть, когда мы об нее твою басуху разобьем.

УУУ: Что случилось-то?

ХХХ: Ничего не помнишь? Ты на барабанах (на каждом) написал маркером «йа барабанчег». Да еще так крупно, что теперь все будут думать, что так называется наша группа. И на гитаре –«йа гитарко».

УУУ: Йа кросавчег. Вот значит почему Витек мне смс-ку прислал «Ты труп».

ХХХ: Нет, не только. Мы все утро с Анькиного лба «йа тёлко» оттирали…

(С сайта Bash.im – Цитатник Рунета).

Саня Берестов свалился как снег на голову. Позвонил на сотовый прямо во время открытого заседания ученого совета.

Телефон у пояса задергался и поведал окружающему пространству, что в парке Чаир распускаются розы. Мне жутко нравится эта песня. Я полдня потратил, чтобы выловить ее в Интернете и установить в качестве мелодии вызова.

Вообще-то на таких мероприятиях мобильники рекомендуется отключать. Поэтому дремавшая научная интеллигенция встрепенулась и с негодованием повернула головы в мою сторону. Взгляды выражали единодушное могучее осуждение. Прямо как в новогоднем анекдоте. Когда первого января мужик, еле очнувшись после дикой пьянки, снимает трубку и ядовито интересуется: «Ну и что за сволочь звонит нормальному человеку в шестнадцать часов утра?!»

Копылова строго поправила изящные профессорские очки:

– Евгений Иванович, мы вам не мешаем?

Она мой непосредственный руководитель. Доктор филологических наук с непосильной общественной нагрузкой. А я пока только подаю надежды. Для моих сорока лет это почти приговор.

Я виновато поднес мобильник к уху и быстро проговорил:

– Перезвоню через час. Я на заседании.

Потом демонстративно отключил аппарат и мило улыбнулся коллегам:

– Простите, пожалуйста…

Замдиректора Киреев поспешил вернуть процесс в нужное русло:

– Товарищи, не отвлекаемся. У нас на очереди еще ряд крайне важных вопросов.

Наш директор – академик. Он обретается где-то рядом с облаками. За двенадцать лет институтской работы я его видел всего несколько раз. И то в основном по телевизору. Он там борется за демократию и развитие гражданского общества.

А в институте лингвистики командует его заместитель Киреев. Он только член-корреспондент. Ему за демократию положено бороться гораздо меньше. Его активность бурлит в стенах отдельно взятого академического учреждения.

Как специалист, он тонко чувствует нюансы родного языка. Когда массивная компьютерная барышня Аня ворвалась в его кабинет, размахивая листком бумаги и причитая: «Валентин Сергеевич, у меня совсем маленькая писулька!», он окинул ее оценивающим взглядом и задумчиво произнес:

– Вы знаете – не верю!

Изредка он спрашивает у Копыловой, как идут дела с моей кандидатской. И Мария Степановна сухо отвечает, что я стараюсь.

Хотя на самом деле я никакого особенного старания не проявляю. Диссертация как застряла на полдороге, так больше и не движется. Но, с точки зрения Марии Степановны, Кирееву знать об этом совершенно не обязательно.

Между ними постоянно идет неясная мелкая грызня.

Когда Копылова затеяла выпуск коммерческого словаря, Валентин Сергеевич по-хозяйски пробовал туда вписаться. Но его ловко и почтительно отодвинули в сторону. Сработали невидимые пружины и механизмы. В результате директор подписал обтекаемую разрешительную бумагу, где звонкой фамилии Киреева не фигурировало. Так что он пролетал мимо кассы мелкой посторонней пташечкой.