Могильник империи: Последний легион

Фолио, самый северный город Ниярского Каганата, расположенный у подножия горы Морте, жил своей неспокойной жизнью. По улицам бродили пьяные солдаты, ветераны, спасшиеся из-под Сомнии, коих не трогали даже местные жандармы. Все кабаки, трактиры и казармы гудели от рассказов про войско исполинов, явившихся под осажденную имперскую столицу. Оно было и понятно – от стотысячного войска, уходившего за Шандором, вернулось меньше трети, да и те – благодаря его старшему брату, Дьерду.

В город въехала колонна повозок с софийскими знаменами, в сопровождении республиканских солдат. То была дипломатическая миссия, направленная Думой в связи с возникновением «исполинской» угрозы. Из повозки, ехавшей в центре колонны, посыпались серебряные республиканские монеты. Босые дети, до сего момента опасливо наблюдавшие за конвоем, тут же побежали их собирать, просочившись между конных конвоиров, заставив тех изрядно выругаться.

– Сорить деньгами, товарищ Шнайдер, не слишком-то благоразумно. – Пожурил старый дипломат в алом мундире, закурив трубку. – Лучше лишний раз не привлекать внимание босяков. Каганатские детишки и без того любят цепляться за одежду, то и дело пытаясь вытащить у тебя из кармана ценности, а остановить ребенка наша охрана привычным способом не сумеет.

Шнайдер продолжал бросать в окно по одной-две монетки каждые несколько метров, словно не услышав нравоучение посла. Дети, собиравшие их, были разными. Те, что были одеты потеплее, вероятно, были детьми ремесленников. Они были чуть чище остальных, на щеках проглядывал румянец. Монет они собирали мало. Старались, конечно, играючи, но особых усилий не прилагали. Внимание Шнайдера было сосредоточено на одном конкретном оборванце – мальчике, одетом в изодранную, грязную душегрейку, судя по всему материнскую. Его синяя от холода кожа обтягивала палкообразные руки, обнажая вены и сухожилия. Он бежал почти под окном кареты, жадно поднимая почти все упавшие в снег монетки своими опухшими пальцами.

– Товарищ Шнайдер! – вновь взъерепенился посол, стукнув по двери. – Вам что, заняться больше нечем? Это же деньги!

– Мои деньги, дорогой Лука, мои, – гнусавым голосом перебил посла Шнайдер, попутно сняв меховую шапку и бросив ее прямо в руки старательному оборванцу, заставив того остановиться и благодарно кивнуть, – как их тратить – я решу сам.

– Человеку с вашей репутацией не рекомендуется возражать мне! – С обидой в голосе сказал посол, откинувшись на сидение и ткнув в собеседника указательным пальцем. – Я знаю про многие ваши дела… В том числе и про эту вашу роль «подполковника»…

Маленькие глазки Шнайдера быстро пробежались по послу, словно пытаясь обнаружить источник нелепо огромного самомнения. Он положил руку на круглое золотое навершие своей трости и, нагнувшись поближе к собеседнику, прошептал:

– Я вам скажу одну умную вещь, вы только не обижайтесь, – хоть Шнайдер и не видел лицо посла, он почувствовал, как его собеседник напрягся, – но указывать человеку с такой репутацией, что ему можно делать, достаточно неосмотрительно, не находите?

Шнайдер отстранился, откинувшись на спинку своего сиденья. По выражению лица Луки было ясно, что он хотел что-то сказать. Хотел, но не собирался. Боялся последствий. Тогда Шнайдер растянулся в улыбке, вновь уставившись в окно. Это была одна из тех немногих радостей, которые ему приносила его «работа».