Все жанры Все авторы
Плагиат. Повести и рассказы - Вячеслав Пьецух

Плагиат. Повести и рассказы

Страниц

205

Год

2006

"Совершенно новая книга прозы Вячеслава Пьецуха, наполнена необычностью и искушением. Ведь, неспроста, автор открыто признается в своем немалом грехе, который обычно писатели стараются запрятать подальше от чужих глаз. И вот он решает не замахнуться на "классиков" вроде Шекспира, а на самых знаменитых литераторов всех времен и народов - Толстого, Гоголя, Чехова, С.-Щедрина. Оказывается, это вызвало у него любопытство... В общем, с Вячеславом никогда не бывает скучно. Его новая книга - настоящий бум!

СОДЕРЖАНИЕ
От автора
Льву Николаевичу
Баллада о блудном сыне
Утро Помещика
Николаю Васильевичу
Демонстрация возможностей
Антону Павловичу
Наш человек в футляре
Д. Б. С.
Колдунья
Крыжовник
Михаилу Евграфовичу
История города Глупова в новые и новейшие времена
Город Глупов в последние десять лет

От автора: Вячеслав Пьецух - восхитительный и креативный писатель, чьи произведения всегда вызывают восторг у читателей. В его "запретных" историях мы находим глубокие истины о жизни, которые переворачивают наше представление о мире. Книга наполнена захватывающими приключениями, удивительными персонажами и неожиданными поворотами сюжета. Вы точно не сможете оторваться от этой захватывающей прозы!"

Читать бесплатно онлайн Плагиат. Повести и рассказы - Вячеслав Пьецух

ОТ АВТОРА

Плагиат(от лат. plagio, похищаю) – литературное воровство, когда писатель или художник выдает чужое произведение за свое.

Полный толковый словарь иностранных слов Н. Дубровского.
Москва, 1905 г.

Однако в том случае если автор сам признает за собой сей грех и даже простодушно называет свое сочинение «плагиатом», то это уже как бы не полное, а относительное воровство.

Тем более что фабульная основа – категория бессмертная, кочевая, как Вечный Жид, то есть она переходит по наследству от одного поколения писателей к другому наравне со словарным запасом и законами языка.

К тому же литература и жизнь не стоят на месте, а непрестанно развиваются в непонятном направлении, и если позавчера странствующий рыцарь был олицетворением благородного беспокойства, то сегодня может случиться так, что настоятельно требуется изобразить его в качестве баламута и дурака. Или наоборот.

Причем нельзя сказать, чтобы автору нечего было представить своего, единственного, рожденного и выстраданного собственным разумом, а именно что гуманистические идеи, настоятельно требующие художественной обработки, – наперечет. Так, в свое время «Сказание о Гильгамеше» само собой перетекло в «Илиаду», та превратилась в «Гаргантюа и Пантагрюэля», эти трансформировались в «Божественную комедию» и в конце концов явилась «Война и мир».

С другой стороны, великие предшественники так много начудили по линии художественной обработки, что им остро хочется надерзить. И надерзить предпочтительно на их собственном материале, желательно устами их же персонажей и по возможности тем же самым каноническим языком. Например, Гоголь доказывал, что в XXI столетии русский человек станет совершенен духом, совсем как Александр Сергеевич Пушкин. А он почему-то получился невежа и обормот. Так же любопытно было бы перенести чеховских героев, сто лет тому назад бредивших светлым будущим, в наш злополучный век. То-то они заскучали бы по крыжовенному кусту. Отсюда и «Плагиат».

Льву Николаевичу

БАЛЛАДА О БЛУДНОМ СЫНЕ

ДЕТСТВО

Когда я родился, Москва была совсем не та, какая она теперь. Тогда наша столица, на манер яичницы по-крестьянски, состояла из разных разностей, например: арбатского малолюдства, бедности, имперского неоклассицизма с бантиками, битком набитых трамваев, которые противно визжали на поворотах, деревянных домиков самого провинциального вида, трофейных автомобилей, инвалидов, заборов, покрытых матерными инскрипциями, дворников в белых фартуках, бараков, провонявших селедкой и жареным луком, гигантских портретов вождей на кумачовом фоне, конского навоза обочь тротуаров, офицерских шинелей, бандитов и запаха пирожков. Тогда еще Москва кончалась на Окружной железной дороге, Черемушки были обыкновенной деревней, и сразу за Калужской заставой начинался большой пустырь.

В те годы москвичи, жившие по ту сторону Садового Кольца, если смотреть с каланчи сокольнической пожарной части, считались людьми особенного разбора, то есть считались между нами, обитателями окраин, которые, кажется, и тогда составляли огромное большинство. Самих же себя – насельников Перова, Нижних Котлов, Измайлова, Останкина, Марьиной Рощи и прочая, и прочая – мы без обиды трактовали как более или менее простонародье, черный московский люд. Но, в свою очередь, нас считали аристократами жители ближних подмосковных поселков и деревень.

Вам может понравиться: