Летние сумерки призрачной паутиной накрывали все вокруг, превращая пространство в серо-лиловую кашу. По давно некрашеному растрескавшемуся подоконнику бежал заплутавший муравей. Он бодро перебирал ножками и лихо преодолевал вставшие на дыбы шматки старой краски. Куда он торопится, дуралей? Все одно – не добежит до муравейника. Антон подсадил муравья на спичку, открыл рассохшуюся дверь, хотел стряхнуть потеряшку на землю. Муравей же имел свои планы: он резко развернулся, пробежал по спичке, забрался на огрубевшую ладонь, добежал до рукава, уютно устроился на плотной ткани защитного цвета, всем видом показывая, что он тут надолго. Антон спустился с крыльца, присел, сдул мурашку в траву – беги, дурачок, успевай, пока избушку не закрыли на клюшку. Вернулся в дом. Густая южная темень уже сидела по углам. Все спали – наработались за последние дни. Антон решил не зажигать свечу – пусть отдохнут. Снова уставился в окно. Теплый ветер заносил в комнату запах цветов, травы и гари. Не спалось. На душе неспокойно. Вроде, все не так уж и плохо: врага бьем, идем вперед, а что-то изнутри скребет, не дает покою. То ли усталость накопилась, то ли что? Просидев у окна с полчаса, Антон решил выйти и проверить, как там дежурные. Рыть капониры не успевают, фронт идет вперед, поэтому боевые машины маскируют рядом с расположением. В этот раз маскировать было особенно трудно: вокруг выжженная земля, никаких более-менее подходящих деревьев, чтобы поставить под них машину не осталось, решили встать прямо в разбитую хату и прикрыть сверху тем, что под руку попадется.
Антон старался идти помедленнее: когда еще выдастся спокойная ночь? Он пружинящими шагами мерял дорогу и мечтал. После победы надо обязательно в институт. Вот бы стать артистом! Он с детства хотел поступать в театральный, даже занимался в театральном кружке, и все говорили, что у него отлично получается. Жаль, конечно, что теперь не выйдет. Антон потер лицо. Пальцы привычно пробежались по глянцевым шрамам и тоненьким бугоркам от ожогов. Да. Теперь уж точно не артист. Антон махнул рукой. Зато машину вывел. Они тогда только отстрелялись и возвращались с огневой, как фашисты начали преследовать их. Работали по ним из всего, чего только можно. Но приказ беречь боевую машину прочно сидел в голове. Антон вцепился в руль, и сам не помнит, как пропетлял часа полтора, пока оторвался и выехал к своим. Стал выходить из кабины и понял, что полкабины-то и выгорело, а сам он стоит чуть ли не в исподнем – бушлат прогорел, да и шапка вместе с волосами превратилась в пепел. Их расчет тогда представили к наградам. Антон улыбнулся своим мыслям: конечно, не за награды воюют – за Родину, но приятно. А, может, учителем стать? Антону всегда нравилась литература, и история тоже нравилась. В педагогический поступить. В Москву обязательно. Антона после того случая с горящей машиной отправили на курсы в Миасс. Командиры рассудили, что раз ему все равно надо восстанавливаться, то пусть время проведет с пользой для Родины, выучится, станет офицером – парень ответственный, отважный, да и умом не обделен. Миасс Антону совсем не понравился. Его манила столица. Так что, в Москву! В педагогический. А потом учить детей, рассказывать им, что правильно, а что неправильно. А они будут слушать и расти настоящими людьми. Решено! В педагогический! А потом жениться! И чтобы дети обязательно в его класс попали. Мальчик и девочка. Двойняшки. Антон подошел к разбитой хате. Навстречу ему выступил дюжий парень:
