Профессия изначально должна быть актом любви.
И никак не браком по расчету.
X. Мураками
Почему я стал хирургом? Как вообще человек выбирает себе профессию? Как в 16–17 лет определить свою судьбу? Ведь это решение действительно судьбоносно: человек лишь тогда раскрывается полностью, когда работа доставляет радость. Как говорил Роберт Хайнлайн, счастье есть привилегия целый день заниматься тем, что тебе представляется важным.
Меня эта проблема интересует давно. Поэтому я попытался проанализировать, какими критериями руководствовались признанные корифеи хирургии, выбирая свой профессиональный путь.
Начну с Николая Ивановича Пирогова. Он родился в Москве в 1810 году в семье военного казначея, не имевшей к медицине никакого отношения. Однако в образовании Пирогова огромную роль сыграл друг семьи, доктор медицины и хирургии, анатомии, физиологии, судебной медицины и медицинской полиции Ефрем Осипович Мухин.
«Именно ему непременно предопределено было повлиять на мою судьбу Мухин был благодетельным волшебником (…), в то время едва ли не лучшим практиком в Москве. Родилось желание подражать», – писал в своих воспоминаниях Пирогов. Десятилетнему мальчику необычайно повезло, что он так рано встретил мудрого наставника, заразившего его любовью к медицине. Именно по совету старшего друга Николай Иванович поступил на медицинский факультет Московского университета.
Великий хирург Николай Васильевич Склифосовский родился в 1836 году на хуторе, недалеко от молдавского города Дубоссары, в обедневшей дворянской семье. Его отец служил письмоводителем в местной карантинной конторе. Еще в раннем детстве Коля заслушивался рассказами отца о борьбе с эпидемиями и мечтал стать врачом. Благодаря своим недюжинным способностям он с серебряной медалью окончил Одесскую гимназию и поступил в Московский университет.
Известен любопытный факт, что на первой увиденной операции Склифосовский упал в обморок от вида крови. Многие студенты и молодые медики прошли через это. Вспоминаю себя… 1962 год, я, студент-третьекурсник, впервые присутствую на операции. Доцент А. оперирует больного с эмпиемой плевры. Уровень хирургии в те годы был не слишком высок, и по существующим тогда канонам операция заключалась в резекции ребра, с последующим вскрытием и дренированием плевральной полости. Операция проводилась в гнойной перевязочной под местной анестезией. Больной, молодой мужчина, стал, мягко говоря, громко кричать уже в самом начале операции. Но самый ужасный момент, который я отчетливо помню по сей день, наступил тогда, когда хирург с помощью реберных кусачек удалял ребро. Услышав жуткий звук ломаемой кости, я побледнел, почувствовал слабость, лоб покрылся испариной. Состояние моего друга, стоящего рядом, было еще хуже. Это придало мне сил и помогло прийти в себя. Жаль, что тогда я еще не знал об обмороке великого Склифосовского, что, наверное, повысило бы мою самооценку.
За этим эпизодом невольно всплывают в памяти и другие, связанные с моим первым учителем хирургии, доцентом А, впоследствии ставшим профессором. Мне довелось работать с ним в одном учреждении, где он заведовал отделением радиохирургии, а я – отделением опухолей печени и поджелудочной железы. У моего учителя выявили рак левой доли печени, и мне пришлось его оперировать вместе с директором нашей клиники. Мы произвели левостороннюю гемигепатэктомию и экономную резекцию правой доли. Но процесс, увы, был слишком распространенным и через полгода моего учителя не стало. Он умер от метастазов в кости. Но я отвлекся…
