Возьми, если сможешь

После длинной тёплой осени декабрь наступил как-то незаметно. Малоснежный, совсем не морозный, он давал возможность долгих прогулок и неспешных размышлений. Город словно плыл сквозь покрытые инеем ветви тополей и яблонь. Лерка сидела на скамейке, вытянув ноги и наблюдала, как одетая в яркий оранжевый комбинезон Лиза резвится на детской площадке. Дочери шёл пятый год, она росла быстро, была очень похожа на своего отца карими глазами и тёмными волосами. Лиза подбегала к скамейке, утыкалась в колени матери, поднимала на неё раскрасневшееся, совершенно счастливое лицо и, не давая поймать себя, опять убегала на площадку, где такие же разноцветные и немного неуклюжие маленькие человечки носились друг за другом, порой сбиваясь в кучу-малу.

Рядом на лавку неожиданно кто-то сел. Лерка даже не повернула головы. По холодной волне, прошедшей по позвоночнику, она сразу поняла, кто это. Всё время, что она жила в Городе, ждала и опасалась этой встречи.

Четыре года назад, когда Лиза вдруг решила родиться раньше срока в самолёте, и они отлежали положенное время в московской больнице, Сергей привёз их в Город, в свою большую пустую квартиру на шестнадцатом этаже нового дома. Лерка вышла на балкон и тихо охнула. У неё, боявшейся высоты до потных ладошек, подкосились ноги в коленях. Елисеев смеялся, придерживая её за плечи, потом прижал к себе и шепнул на ухо:

– Привыкай. Это совсем не страшно.

И правда, она привыкла на удивление быстро, уже без страха выходила на балкон и лоджию, смотрела на огромный Город с высоты птичьего полёта, внимательно разглядывала его новое, почти незнакомое лицо. Зимой в открытое окно задувало снег, а летом залетали лёгкие тополиные пушинки. Она ловила их и чувствовала, как уходит за линию горизонта, всё, что так болело последние два года. Уже со светлой грустью вспоминался корреспондент Лёша Ворохов, в одиночку решивший бороться с тем, что он называл «мафией». Не преследовало видение поднятой со дна лодки с обезображенным телом ответственного секретаря газеты «Север» Владимира Николаевича Мамонтова внутри. И над проплывающими перед глазами на грани яви и сна мрачными весенними горами не было слышно натужного рёва вездехода и истерического крика гагары. Её отпускали северные страхи – депрессии тёмных ноября и декабря; долгой, невыносимо долгой зимы; тревожное ожидание высасывающего из души все силы и чувства норд-оста, северо-восточного ветра.

Новая жизнь совсем не давала возможности и времени слишком уж часто предаваться рефлексии. Через десять дней после их приезда Сергей улетел в Северореченск – государственные дела, однако. И Лерке пришлось одной обустраивать гулкую, как вокзал, пустую квартиру, в которой и мебели-то не было, кроме дивана и двух столов на кухне. Елисеев и не жил в ней совсем, потому что как раз в то время возник проект с горно-обогатительным комбинатом, что заставило его почти переселиться на Север. А уж там и закрутилась история, которая обросла, как снежный ком, бедами, потерями, радостями. В общем, всем, что называется жизнью. Их с Леркой личная история началась тоже там. Сергей ушёл из своей «коммерческой» структуры (ушёл ли?). Он лихо взбежал по ступенькам карьерной лестницы почти до самого верха, став в итоге заместителем самого губернатора. Прилетал пару раз в месяц на выходные, и как ребёнок радовался изменениям в доме. Лерке было смешно и приятно. Она всё успевала, да и Лиза была спокойным ребёнком, могла часами молча лежать в кроватке, хмуря бровки и задумчиво глядя на мир круглыми чайного цвета глазами. Лерка констатировала: «Ну, хоть задумчивая и серьёзная, как мать. Раз уж решила отказаться от светлых глаз и волос». Ей нравилось, как Елисеев, приезжая, шумно врывался в квартиру, пробегал по комнатам, восхищался громко, выхватывал Лизу из кроватки, та недовольно басовито ворчала, но он не давал ей заплакать, приговаривая: