Искушение Насти

«Ягода-малина нас к себе манила,

Ягода-малина летом в гости звала…»

Я просыпаюсь, как мне кажется с первыми петухами, но с улицы уже доносится до боли знакомая песня. Накидываю халат, толкаю ноги в тапочки и, набросив покрывало на кровать, выхожу из своей комнаты. На лице бабы Шуры появляется приветливая улыбка, а голос из старенького магнитофона, навевает воспоминания о маме. Она обожала Легкоступову и всегда просила папу, включить ее песни в долгой автомобильной поездке. Интересно, а в день аварии.…Нет, я прогоняю всякие дурные мысли и обнимаю бабулю со спины, смотря, как она ловко разделывается с абрикосами из ведра. Сморщенные, усыпанные ссадинами старческие ладони, и измученные подагрой пальцы, избавляются от косточек и бросают мякоть в пластиковый таз, где уже покоится добрая половина сладкого урожая.

– Доброе утро, Настюша, я тебя разбудила?

– Что ты, надо было раньше меня поднять, я бы помогла тебе. – Прижимаюсь носом к теплой щеке с природным загаром и ароматом полевых цветов.

– Я и одна справляюсь, не старуха, поди, совсем.

– Ты у меня еще очень и очень молодая.

– Прямо хоть замуж иди. – Улыбается баба Шура и подает мне спелый абрикос, чей розоватый бочок, так и манит проглотить. Я откусываю аппетитный кусочек и говорю ей:

– Пойду, приготовлю завтрак. Вчера клуши отлично потрудились.

– Как же ж они без тебя родимые будут? – вроде с улыбкой, но так тоскливо баба Шура напоминает об отъезде, что мне приходится сдерживать слезы. Я не знаю, что меня ждет за этим разноцветным забором, но мы обе считаем, что так будет лучше. Мне нужно образование, хорошая работа. А что у нас в Олеговке? Один Совхоз и тот на грани банкротства. Все бабы щебечут, что какой-то московский хрыч, обрабатывает председателя и в скором времени, разгонят всех доярок и механизаторов, как навозных мух. Поэтому, мой дядя, мамин старший брат, изъявляет желание, оплатить мне ВУЗ и помочь с последующим трудоустройством. Я видела его один раз в жизни – на похоронах родителей. Подружки судачили, что я везучая дура. Каждая из них мечтает перебраться в город и отхватить холостого банкира. А я? Я всего лишь хочу доказать самой себе и маме, что так переживала за мое будущее, что во мне помимо математических способностей, имеется достаточное количество упорства и стремления, вырваться из деревни и начать жить самостоятельно. Жалко только бабу Шуру. С годами она не становится моложе, часто забывается, теряется в пространстве и совсем не признает никакое лечение, кроме местной травницы Кузьминичны.

– Ну чего там с завтраком, чего встала, как бык перед воротами? – с легким вологодским говором спрашивает баба Шура. Я шикаю на нее и запрыгиваю на крыльцо, за которым располагается летняя веранда. Слышу, как бабуля причитает, поправляя платок на голове, и еле сдерживаю смех. Она еще не одной соседке, решившей захватить неположенную территорию, покажет, где раки зимуют.

***

Уезжать из Олеговки рискованно, но стоит любых ошибок. Восемь лет назад, я без раздумий сажусь в автобус и преодолеваю триста пятьдесят километров. Жемчужное отличается от нашей деревни, даже с первого взгляда. Трехэтажные дома чередуются с одноэтажными, сменяются южными пейзажами, переходящими в извилистый серпантин, а потом, я вижу море. Бескрайнее, безнадежно синее, безмятежно раскинувшееся среди причудливых скал. Оно завораживает и влюбляет меня в себя мгновенно и бесповоротно. Помню, как водитель, встретивший меня на автовокзале, замедлил ход, чтобы я хорошенько полюбовалась панорамным видом. С тех пор, я приезжаю на уединенную пристань, когда мне грустно или одиноко и некоторое время, не моргая, смотрю на плещущиеся вдали бесхребетные волны.