Оковалки. Тайна Фрейда

Автор

Страниц

120

Год

—

Потеря супруги становится серьезным испытанием для эмоционального состояния Кронова. В его кошмарах отразилась жуткая реальность, где доминируют женщины и угрожающая непроницаемость. Он, чувствуя надвигающуюся беду, связывает ее с искушением и теорией Фрейда. Скоро проблемы, разжигаемые финансовыми проблемами Кронова и пристрастиями его дочери, получают ужасные последствия: возникает символическая Стена; затем наступает кризис, трансформации, и человеческая цивилизация погибает. Однако "Меморандум" Фрейда предлагает надежду на освобождение, несмотря на сложность и радикальность предложенных методов. В книге присутствуют пикантные выражения.

Вновь ожидаемые сюжетные повороты исследуют взаимосвязь между женщинами, самим Кроновым и загадочной стеклообразной фигурой. В глубине его сознания пробуждаются тревожные чувства, намекающие на неизбежное приближение беды. Он не может не отметить сходство с первородным грехом и теорией Фрейда, которые причудливо переплетаются в его снах.

Осыпаемый бедностью и недостатком средств, Кронов сталкивается с загадочными пристрастиями своей дочери, что лишь усиливает проблемы. Эта зловещая ситуация обрастает символичной "стеклянной стеной". Вскоре последует кризис, вызывающий метаморфозы, и человеческая культура столкнется с неизбежным уничтожением. Тем не менее, "Меморандум" Фрейда пробуждает свет надежды на избавление, даже несмотря на продвинутые и решительные методы, которые он предлагает. Книга оставляет вас смущенным своим непристойным лексиконом, который вызывает ряд эмоций и переживаний.

Читать бесплатно онлайн Оковалки. Тайна Фрейда - Игорь Олен

ISBN 978-5-0055-7144-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В снежном солнечном поле, неподалёку от деревеньки, между сугробов местного кладбища, подле камня с шлифованной гранью, стыл худощавый, очень сутулый, в шапке-ушанке, в хаки-штанах и в куртке, рослый мужчина. Нос его был бескровным, явно от ветра, глаз чуть слезился; щёки были морщинисты и бледны, щетина их притемняла. С ним рядом девушка лет шестнадцати в красной шапочке, в лыжной форме, тронула камень лыжной перчаткой и прочитала:

Кронова (Вревская) Маргарита

(1970 – 1993)

– Вревская Маргарита… Но почему мама здесь вдруг? так далеко? В Москве часто хочется к ней. Бывает порою грустно… Ей без нас грустно здесь на Оке, пап?

Кашлянув, он обмёл рукавицей камень над гробом и произнёс: – Ей нравилось здесь; и бабушка наша здесь проживала. Дача у нас здесь тоже.

– Бабушка?.. Скажешь! Там, где жила она, нет ни брёвнышка! Ничего не осталось. Маме здесь плохо. Ей одиноко.

– Да, – согласился он и взглянул вприщур на снегá вокруг, отражавшие солнце. Ибо, пока шли к кладбищу, мнилось, кто-то следит за ними. Но присмотреться было проблемно: дул резкий ветер, взор застилался слёзною мутью; плюс наблюдалась порскавшая текучая и плазмоидная стеклистость в воздухе.

– Маму надо забрать отсюда. Пусть не в Москву, пап, но в Подмосковье. Мы бы ходили к маме почаще.

Он покивал. – Согласен. Перехороним. Но не сегодня. Ты кончишь школу через полгода. Бал выпускной, расходы, денег не хватит… Даша, устроится; жизнь наладится… – Он взглянул на похожую на мать дочь, прибавив: – Мама любила, кстати, бывать здесь.

– Правда? – сказала дочь.

Помолчали.

Он предложил: – В дорогу? Скоро стемнеет. Нас Бой и Саша ждут. Ко всему, жуть дует, закоченеем… Да и невежливо. Сашу ты пригласила? Мы здесь три дня на даче; ты с ним не ходишь.

Дочь отряхнула прежде перчатки. – Саша? Он клёвый, бóтан-отличник… Только не мой идеал ни капли… Мы объяснились. Он мне сказал, без разницы, что его не люблю… Он друг, не больше. Он просто Саша… – Дочь приложила пальцы к губам сперва, а затем – к надгробному камню, но, не успел он взяться за лыжи, проговорила: – Пап, ты любил её, в смысле маму?

Он подтвердил.

– Идём, пап. Дует реально невыносимо.

Он осмотрелся, жмурясь от ветра. Ветер с обеда дует над снежным солнечным полем, так что глаза слепит и в них будто стеклистость. Капель глазных купить?

– Маму – после – на Новодевичьем схороню, – призналась дочь, гордо глянув.

Оба на лыжах, очень высоким левобережьем средней Оки, над поймой, тихо шагали. Сгинуло кладбище, а потом деревня; разве что дым от труб долго виделся.

– Пап, смотри! – Даша палкой махнула в сторону вихря возле обрыва.

– Смерч, – заключил он. – Ветер мотает снег.

Щёки дочери – меж кудрявыми, в цвет ржи, прядями. А глаза с синевою; губы эффектные; зубы ровные… Дочь вошла в формы женщины: грудь достаточна, бёдра крепкие. Он смотрел, как художник. Дочь он любил художественной любовью так же, как кровной; впрочем, любил бы и некрасивую, знал он, – всякую. Вместе с тем он отец был странный. Он искал не как есть вокруг – но как всё бы могло быть; он рвался в тайное, в прикровенное, в сущность жизни. В нём вдруг сбивался ход здравомыслия и он мыслил вне смыслов, метафизически. Он хотел Даше счастья, – но не такого, что, вот, богатство, муж, дом и дети, выводок «бэбиков». Он мечтал, чтоб дочь вырвалась в Истину. Но она прагматична и приземлённа.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: