Стеша лежала в постели и, завернувшись в одеяло, глядела в окно. За окном покачивали голыми ветвями на ветру деревья, смешивался с грязью под сапогами, ботинками и колёсами снег, ярко светило солнце. В комнате было жарко натоплено, но Стешу бил озноб и время от времени накрывал приступ кашля такой силы, что на глазах выступали слёзы, а грудь и горло внутри будто скребло наждаком. Чёрт и зачем только она пошла вчера с подружками на каток, лучше сидела бы дома! Ей почему-то казалось, что виноват был именно каток, вернее, прогулка с подружками, хотя умом она понимала, что ни каток, ни тем более подружки тут ни при чём и виновата она сама. Одела вместо пуховика куртку полегче. Думала, будет удобнее кататься на коньках, к тому же, что уж греха таить, хотелось сделать наперекор матери. Она как раз настаивала на пуховике и Стешу невероятно раздражали эти её наставления. Она уже не маленькая и в состоянии сама выбрать себе одежду! Вот и выбрала. На свою голову. Звякнул ключ в замочной скважине, в коридоре послышались шаги, и в комнату вошли родители. На Стешу обрушился новый приступ кашля.
– Ого, – присвистнул папа, – нагулялась, подруга!
– Ну, конечно. Я так и знала, что этим кончится, – обреченно вздохнула мама и потрогала Стеше лоб, – ты температуру хоть мерила? Горишь вся. Что ж, сейчас заварю чай. Будем лечиться.
Они всегда были такими, мать и отец. Спокойными, рассудительными. Никогда не кричали на Стешу, не наказывали за непослушание. Просто ставили перед собой и тихо, но долго и упорно втолковывали, мол, нельзя себя так вести, нехорошо, неправильно. Лицо мамы при этом было очень серьёзным, а отец хоть и тоже был серьёзным, но все же нет-нет, да и подшучивал над дочкой, как бы немного разряжая обстановку. Стеша стояла, слушала и вроде бы всё понимала, раскаивалась в своём поведении, ведь и мать и отца она любила. Но проходило время, и снова появлялась злость и раздражение на родителей, да и на подруг иногда тоже, снова хотелось делать наперекор, потому что она ведь уже почти взрослая, целых двенадцать лет, а родители, видимо, стареют, потому что всё меньше и меньше понимают её. И самой Стеше всё меньше хотелось к ним прислушиваться.
Вот и теперь, едва услышав от матери, что надо ехать в больницу, Стеша, несмотря на плохое самочувствие, взбунтовалась:
– Ну, вот ещё! Не поеду! Ты что, сама не можешь меня вылечить? Даже не пробовала!
– Я пытаюсь, – спокойно и немного виновато ответила мама, – но мне очень не нравится твой кашель и температура не сбивается. Так что придётся всё-таки лечь в больницу. Не волнуйся, мы с папой будем навещать тебя каждый день. Немного подлечишься, а как станет лучше, вернёшься домой.
И Стеше пришлось покориться…
– Привет, доченька, мы приехали. Можешь спуститься?
– Привет, мам! Да, конечно, уже иду!
Стеша быстро вышла из палаты, и, спустившись по длинной выложенной темно-серой плиткой лестнице, оказалась в просторном ярко освещённом холле, по стенам которого были развешаны разные картины в резных рамочках, нарисованные, видимо, руками детей. Возле одной такой стены Стеша увидела родителей и направилась к ним. В голове крутилась одна единственная мысль: интересно что-то вкусненькое они привезли ей сегодня? Не забыли ли купить еë любимые чипсы? В руках у папы был пакет, небольшой, но довольно увесистый.
