Город под нами. Вайс

Пролог

Питер. 1994-й. Январь. Улица вымерла, как после облавы. Небо – низкое, серое. Воздух пахнет мазутом и страхом.

Он вышел из дома, как выходит на дело – молча и без спешки.

Пальцы в карманах, глаза – по сторонам. Всё под контролем. Всё – как в шахматной партии, где чужие фигуры давно уже отмечены мелом на асфальте.

Вайс.

Не имя. Прозвище. Как выстрел.

Для своих – брат, для чужих – приговор. Он не брал, не просил, не молился. Он вписывал себя в улицы, как нож в печень – глубоко, без возврата.

Сзади – шорох шин. Вайс обернулся, не меняя выражения лица.

Машина притормозила. Из неё вышел человек в форме. Без кителя, но с погонами в глазах. Старый знакомый.

– Ты опять в игре, – сказал он, не приближаясь.

– Я из неё и не выходил, – ответил Вайс.

– Тогда ты знаешь, чем всё закончится.

– Конечно, – он бросил бычок в лужу. – Тем, что город опять станет наш.

Мент смотрел молча. Они оба знали:

здесь больше нет правил.

Есть только улицы, деньги и молчание.

И если ты поднялся – не факт, что ты не упадёшь.

Но Вайс не падал.

Он просто выбирал, куда смотреть, когда город горел.

Глава 1 – Прах на костяшках

Питер. 1994-й. Январь. Мороз – как похмелье после плохого самогона: лютый, липкий и злой.

Будто сам Бог забыл включить свет и газ – и теперь город стынет, молча.

В подвале – ни окон, ни времени. Только скупой свет лампочки, что дрожит, как голос на исповеди.

На пальцах Вайса – кровь. Чужая. Ещё тёплая. Он вытирает руки о ватник, глядя на пацана, что лежит у стены, трясётся, как после ломки.

– Ну чё, мыш, откуда дует? – голос Вайса сухой, без нажима.

Словно не он только что влепил тому три удара по сути.

Пацан всхлипывает, шмыгает, но говорить боится. Глаз заплыл, губы – будто две сырые котлеты. Сопли тянутся по щеке.

– Я не хотел, брат… Клянусь, не хотел. Меня прижали… Я ж просто таскал, чё сказали…

Вайс встал. Плавно. Спокойно. Его движения – как у ножа: ни суеты, ни сомнений.

Засунул руки в карманы, достал пустую пачку. Морщится.

– Дэн, закури дай.

Дэн, что стоял в тени – крепыш с щетиной, как железная вата, – молча сунул ему "Беломор". Не дым – у них ритуал. Огонь – как печать.

– Этот тебя слил, Вайс, – говорит Дэн, не отводя взгляда от "мыша". – Через него всё утекло. И адрес, и товар, и время.

– Не он, – отвечает Вайс, щёлкнув зажигалкой. – Его кто-то дёргал. Как марионетку. А он – шавка. Кто-то держит поводок.

Пацан пополз. Или попытался. Руки дрожат, ноги не слушаются.

– Дядя Вайс… пожалуйста… я клянусь…

Вайс затягивается. Глубоко. Смотрит на него сверху.

– Не клянись. В девяностых клятвы – как сопли. На морозе ломаются.

Он наклоняется ближе. Говорит почти шёпотом:

– Ты не крыса.

Ты – дырка в мешке.

– Я… чё?..

– Значит, зашиваем.

Дэн молча достаёт пластиковую стяжку. Щёлк. Щёлк. Всё. Пацан уже не дёргается. Понял. Поздно.

На улице – как в морге. Хрустит под сапогами, воздух колет ноздри.

У подъезда – Гриша. Молодой, худой. Глаза – как у пса: всё понял, но всё равно ждёт команды.

– Что с ним делать, Вайс?

– В Малиновку. К Арслану. Пусть поживёт пару деньков. Там, глядишь, вспомнит, кто поводок держал.

– Принято.

Вайс бросает взгляд вверх. Крыши. Пусто. Ворон мало.

Значит, кто-то спугнул.

Он щурится. Медленно закуривает снова. Не глядя.

Война уже началась. Просто выстрелы ещё не прозвучали.

Гриша хлопнул дверью «шестёрки» и сел за руль. Дэн завёл мотор. Вайс не сел – стоял, курил у стены, слушал, как Питер дышит. Город был будто пустой, но он знал – в окнах зашевелятся шторы, как только он уйдёт.