Плен

Во вторник расстреливали узбека-дезертира, и солдаты отказались стрелять. Вернее – как отказались, никто не отказывался, но каждый надеялся, что выстрелят остальные, а он – нет, и его симуляцию не заметят. и так все восемнадцать человек. Команда – и тишина. Комдив сделал вид, что н и ч е г о н е с л у ч и л о с ь! Снова команда! – и опять тишина. (Такое бывает иногда на самом деле. Странно, но ничего сверхстранного.) Они все стояли шагах в двадцати и смотрели. а этот узбек несчастный – он сначала лицом зарылся в какую-то березу, прости Господи, березу, другого дерева не нашел. а когда на второй раз никто не выстрелил, рванулся и побежал. а тут уже у солдата в башке какой-то винт поворачивается – и он вроде уже не расстреливает в упор, а останавливает беглеца, изменника. Любой ценой! Поймать и обезвредить! Поэтому, когда узбек побежал, выстрелы загремели сами, без команды. И командир дивизиона опять сделал вид, что ничего не случилось. Ну и они все тоже.

Это было во вторник, а в среду Гелику пришла телеграмма, разбудила на рассвете: «Приезжай срочно, отец очень болен. Александра».

И гора с плеч. Какие молодцы, как хорошо!

Сразу побежал в штаб, не умывшись, не причесавшись, ничего. Ремень вдевал на бегу, в голове уже вертелись сладкие формулировки рапорта: «по причине… прошу предоставить…» – вот только не знал, приписывать ли в конце, что не был уже два года, с самого начала. И решил пока не писать, не давить на жалость, а просто в самом деловом тоне изложить ситуацию.

Написал. Отдал.

«Пригладьте волосы! Хорош! Лейтенант, блядь… Гаер!»

Вытянулся в струнку: «Так точно!»

«Идите на хер!»

Этот был из интеллигентов, матерился с усилием и на «вы».

Обратно тоже как на крыльях несся. Утро такое мутное, муторное, шесть часов только, а досыпать уже не ляжешь, а с недосыпу озноб, а к тому же десна ноет, потому что мучительно пятый день режется зуб мудрости, и вроде все такое вязкое и мутное, как зубная боль, но сквозь молоко прорезается какое-то мерзкое солнышко, и от него только хуже – слепит. Но! телеграмма греет.

Все предыдущие полгода с Алькой шла более-менее регулярная, хоть и мучительная переписка. Она не понимала ни-че-го! И отец не понимал. А Гелик тихо бесился. Наконец – вдруг – что-то стало до них доходить, но тоже – тот еще анекдот получался. Не мог назвать им точное место своего пребывания, и вот просто в порядке эксперимента, просто чтобы их потренировать, написал: «Я сейчас… помнишь те книги, что я оставил тебе перед отъездом на своем столе? Суди по имени автора». Оставил сборничек стихов Белого и «Маленькую хозяйку большого дома». Так они, оказывается, не знали о существовании городка Белый и на полном серьезе – святые люди! – решили, что он направлен с секретной миссией в Лондон.