Я отвезу тебя домой

Холод пришел на земли Квебека. Настоящий. Зимний.
Такой же холод царил с некоторых пор в отношениях Клементины и ее мужа.
Она думала и никак не могла понять, вспомнить не могла, когда все окончательно сломалось. Когда из супругов они превратились во врагов? Раздражение, обиды – все это копилось, собиралось и однажды обрушилось, подмяло под себя их: весь их быт, их совместные вечера, их способность хоть как-то общаться.
Оливье приходил домой все позднее и все реже. То оставался ночевать в казармах, то засиживался до утра с друзьями за картами.
В доме: на столах, на бюро, даже на полу у постели, - то появлялись, то исчезали россыпи монет. Клементина, впрочем, о результатах бессонных ночей мужа догадывалась еще до того, как успевала заметить появление или исчезновение денег. Настроение Оливье стало неустойчивым. Чаще – дурным. Он не говорил с ней больше, взглядывал едва, усаживаясь за стол завтракать. Сидел напротив, механически поглощал все, что подавала Николь. Молчал.
Молчала и Клементина.

Она не знала, как все исправить. Больше того: она не была уверена, что в самом деле желает что-то исправлять.
Северак, - она не могла упрекать его за это, - тоже стал все чаще ночевать в казармах. Она спросила однажды о причинах – он замялся, не нашелся, что ответить. Она покачала головой – больше не спрашивала.

Однажды, придя домой уже после полуночи, Оливье вдруг поднялся к ней в комнату. Отворил дверь. Бросился в ее постель.
Он был мертвецки пьян.
Клементина проснулась не сразу – какое-то время боролась во сне со страшным чудовищем. Оно было огромным и не желало ей зла. Просто случайно, не глядя, оно наступило на нее – маленькую, едва ли больше размера одного из его, чудовища, пальцев. И она никак не могла выбраться, освободиться, вдохнуть.
Проснувшись, она поняла, что чудовище – не вполне сон.

Оливье придавил ее своим телом, наступил рукой на волосы. Она не могла шевельнуться.
Когда, очнувшись, она стала сопротивляться, протестовать, он зажал ей ладонью рот.

Он взял ее жестко и быстро. Двигаясь, тяжело дышал – то рычал, то всхлипывал. Кончив, откатился в сторону. Похлопал ее по щеке. Попытался чмокнуть в плечо, но промахнулся, ткнулся носом в разорванное кружево.
Ее мутило.
Когда он ушел, она не смогла подняться. Лежала, распластавшись на постели, охваченная ужасом. Прислушивалась к тому, как твердел, делался каменным ее живот. Как, едва судорога утихала, начинало биться внутри дитя. Держала ладонь на животе, шевелила губами, шептала, уговаривала ребенка подождать. Уговорила.
С этой ночи она стала запирать дверь в спальню.

Несколько дней после - оставалась в постели. Боялась шевельнуться. Все прислушивалась к тому, что происходит в ней. Будто заледенела – не могла есть, не желала говорить.
Впускала в комнату только Николь и Клодин. Вздрагивала при всяком шорохе за дверью.
Оливье не приходил. Николь говорила – не появлялся. Смотрела на госпожу сочувственно. Клементина молчала.

К концу недели - время было около полудня - внизу хлопнула входная дверь. Клементина поднялась, взялась рукой за прикроватную стойку, выпрямилась с трудом – чувствовала себя так, будто была давно и безнадежно больна. Так и стояла, замерев.
Внизу звучали голоса – она не могла разобрать ни слова. Голоса смешивались, сплетались, бессмысленно нагромождались друг на друга. Потом зазвучали быстрые шаги. Когда на пороге появился Северак, Клементина вдруг выдохнула, ослабла. Задрожала. Уронила руки. Какое-то время, - ей показалось – вечность, - смотрела на него. Потом бросилась к нему, спрятала лицо на его груди. Разрыдалась.