Последний день «Помпеи»

                                           Варламу Шаламову

Зон, о которых среди зэков страны ходили тёмные предупреждающие слухи, в Ач-Кавале было две.

Одна из них, с персональной внутренней тюрьмой, именуемой БУРом, располагалась на горе, откуда в ясную погоду можно было разглядеть высочайшие вершины гряды, величаво туманящиеся в запредельных далях.

Вторая же стелилась глубоко внизу, в котловине, рядом с трёхкилометровой, опоясанной колючей проволокой промплощадкой, напротив которой рос прямо на глазах сборно-щитовой посёлок вольнонаёмных.

Это циклопически вздымающееся скопление цехов, ангаров, небоскрёбных труб и опор и миниатюрную, по сравнению с ними, горстку двухэтажных четырёхквартирных коттеджей разделяла трудно выбитая в скалах дорога и крутая, норовисто – свирепая речушка, берущая своё начало в ледяных ледниковых верховьях.

Дробный шум сумасшедше клокочущей воды, с корнем выворачивающей встречающиеся на пути валуны, разносился окрест, словно аккомпанируя неумолчному железному гулу строительства и эху частых шурфовых взрывов изыскательских партий геологоразведки.

Вековые сосны и ели, никогда до этого не видевшие человека, оттеняли пейзаж, приводя в изумление своей гордой живучестью и бескомпромиссной энергией искушённой борьбы за жизнь. И действительно, как было не поразиться и не замереть, видя на скуластых обветренных скалах возносящиеся упрямые стволы, по-звериному вгрызающиеся в мшистый гранит напряжённо перекрученными, иногда совершенно обнажёнными , крутыми корнями.

Это вечное противостояние живого и мёртвого, эти грозные контрасты и противоборство стихий не однажды наводили сомнения и ужас на неробкие человеческие сердца. И многие из добровольцев, что примчались сюда за деньгами и славой, не выдерживая, брали расчёт и с первыми попутками уезжали прочь по опасной дороге, судорожно извивающейся средь отвесных обрывов, на дне которых ржавели остовы не одной и не двух сорвавшихся туда автомашин.

Что же, вольному воля. Вольные могли уехать. Но те, кого привезли сюда по приговорам судов и особых совещаний, были обречены до конца срока, а иногда и после него оставаться здесь, ни на что не претендуя, ни на что не надеясь. Их планиды и судьбы зависели не от них, и решались не ими.

С каждым днём росло число безымянных номерных могил у одного из молчаливых слоистых отрогов. И постоянно несколько расконвоированных бытовиков ковыряли ломами и кирками сопротивляющийся скальный грунт, высекая в нём неглубокие и тесные ямы для товарищей, сактированных навеки.

Между тем, на место убывающих приезжали другие, заполняя образовавшийся вакуум, отдавая нерастраченные силы, здоровье, жизнь этому надёжно засекреченному чёртову урочищу.

Из окрестных, героически пробитых в недрах шахт выползали самосвалы, перегруженные влажным острым щебнем. Возле них, у заставных шлагбаумов, суетились испытанные дозиметристы, водя над прогибающимися от тяжести кузовами странными, похожими на миноискатели длиннорукими аппаратами.

Говорили, что это шёл уран. Вернее, содержащая его руда. Однако куда она шла, и где заканчивался её таинственный путь, знали очень немногие. Ну а те, кто не по чину и должности пытался это выяснить, исчезали незаметно и быстро, словно их здесь и не было никогда.