Ельник

– Подпишите здесь.

В детские руки вручили перо. На конце пера – тончайшее лезвие, такое острое, что, казалось, стоит поднести к нему палец, и появится кровавая ранка. Переведя сосредоточенный взгляд с пера на холст, девочка увидела перед собой белую широкую спину, напоминающую стену.

Это спина того самого мужчины, который пришел сегодня. Она совсем не успела разглядеть его лица: когда ее пригласили в зал, он уже стоял здесь, в центре, спиной к ней. От лопаток, остро возвышающихся над ее головой, и почти до конца позвоночника простирались черные буквы, видимо, прорезанные, вытатуированные когда-то чужой рукой. Диалект крупных символов ей незнаком, хотя под некоторыми из слов вырисовывались расплывчатые, известные мелкие буквы.

– Что это? – девочка недоумевала. Ей никто заранее не объяснил, что происходит. Может, стоило хотя бы попросить няню одеть ее более прилично? Она прибежала прямо из сада: пыльная, с грязной обувью и растрепанными волосами. А здесь, в зале, стояла группа послов из другой крепости, некоторые из которых отличались особенным, бронзовым, цветом кожи. Девочка знала, что рассматривать незнакомцев в упор нехорошо, поэтому старалась вообще не смотреть в их сторону.

– Не тяни, – произнесла мама, – это договор с твоим стражем. Подпиши его и забирай.

Слуга поставил перед ней деревянные ступеньки. Цок-цок – звонкими каблуками она аккуратно, держась за руку прислужника, взошла повыше, так, чтобы дотянуться до середины спины, где указано место для подписи.

Выбора не оставалось, и девочка аккуратно поднесла острие пера к коже. Она думала, что достаточно укола, чтобы появилась кровавая полоска, но от соприкосновения лезвия со спиной ничего не произошло. Тогда она надавила сильнее. Кончик пера с едва слышимым треском вошел в кожу, но мягко, как нож в масло. Чернила расползлись неровной первой буквой. Кровь не шла. Мужчина не шелохнулся. Делегация послов, стоящая в комнате, замерла в ожидании, но девочка не ощущала тяжелые взгляды, прикованные к ней. Она была сосредоточена на этой коже. Она толстая, но гладкая, как камень, как мраморная стена в ее комнате. Идеально-белая, куда чище, чем пергамент, на котором она писала свои уроки, даже с едва синеватым отливом. Под кожей – ни вен, ни прожилок, только чуть выпирающий позвоночник и сухие волокнистые мышцы нарушали ее идеальную гладь. Это не просто кожа – толстая, бескровная броня. Доведя последнюю букву своего имени, девочка подняла голову вверх – у лопаток она смогла разглядеть только одно слово договора: защищать. Потом мама одернула ее руку и забрала перо.

– Жди у двери. В разговор не лезь.

Ее звали Мара, ей исполнилось двенадцать в первый месяц весны. Играя в ельнике, она упала и больно соскребла колени об опавшие хвойные иглы и огрубевшую корку снега. Упираясь ладонями в землю, она впервые, по-особенному, почувствовала сырость подо мхом и даже некое движение, нет, не червей и жуков, а движение вод и земляных кусочков там, глубоко-глубоко. Тогда из-под ее тонких белых пальцев вылез росток, молодой и зеленый. Она отчетливо чувствовала, как некая сила исходила из самой середины ее ладоней, перемещала землю, творила зерно и питала его водой. И вот он – ее первый росток, сочный, с виднеющимися зелеными прожилками, слабый, но уже бодрый и тянущийся к свету.