День Неповиновения

27 сентября 2050 года

Вечером мне позвонил Хома и пригласил на видеосвязь. Вообще-то сначала он был просто Женькой, но почему-то не хотел, чтобы нас было двое, так что после того как ему исполнилось четырнадцать лет и он пошел получать паспорт, то втайне от родителей взял себе имя Хемес, тем более что и фамилия у него была под стать – Хоус. Откуда они взялись только, эти Хоусы, или Хоус, как их там, но только это совсем не в наших традициях – носить такие фамилии и чтобы за это не били по морде. Но чтобы его не били, он всегда таскал меня с собой, куда бы ни отправлялся и по каким делам. Меня побаивались, потому что я не разборчив в методах драки. А силы у меня хоть отбавляй, все так говорят. Друзей у него было много, и соответственно недругов тоже.

Он набрал меня, как раз когда я был на кухне и готовился принять от мамы ужин, чтобы отнести в свою комнату. Это была комната, в которой мы сначала жили с матерью, во Втором Обыденском переулке, в доме бывшего не то заводчика, не то купца, и как раз в нашей конуре находилась дворницкая, с выходом как в парадную, так и во двор, подальше от глаз других квартирантов. Она вообще больше смахивала на подвал, и если бы это было так, я удивился бы меньше, чем когда смотрел в окно на серый каменный двор без единого деревца или газона. В соседней комнате с четырехметровыми потолками жил одинокий мужчина по имени Николай, с которым мы сдружились. Поскольку отца своего я не помнил и не знал ни по каким сведениям, ни фотографическим, ни словесным, потому что стеснялся расспрашивать о нем у матери, то дядя Коля мне как-то приглянулся. После оказалось, что не только мне. Мама решила жить с ним одной семьей, и мне досталась наша, немного переделанная под спальню. На стенах от прежнего жильца (мне почему-то казалось, что в такой конуре невозможно поместиться второму, хотя мы с мамой как-то помещались) остались расписанные цветные картины. Они мне нравились, наверное и маме тоже, раз она не смыла и не заклеила их до того, как я стал осознавать себя в этом пространстве.

Когда я увидел, что это Хома, я вернулся к себе. Мама, наверное, не успела и руками развести в ответ на мое невежество, но я не тратился на такие мелочи.

– Айда завтра на Площадь: смотреть, как кремлевский квадрокоптер взлетать будет, – возбужденно взвизгнул Хомка в наушники.

– Ты откуда знаешь? Он ведь всегда изнутри взлетал.

– Так это последний вылет. В новостях сказали, а я от сестры услышал.

– А она тоже пойдет?

Хома знал, что его сестра Вера мне нравилась, хоть и была старше на два года. Иногда он использовал это, чтобы меня подразнить или заманить. Я это знал, но все равно велся на приманку, возможно потому, что меня обзывали дауном из-за моей большой головы, хотя это была неправда. При родах мне повредили череп и голова стала развиваться неправильно – так сказала мама. Она и Николаю объяснила, и он ни разу надо мной не подшучивал. Я терпел прозвище от Хомы, но другие получали от меня по полной. Если бы рядом со мной постоянно не был кто-то, я мог бы убить обидчика.

– Пойдет, она сама мне предложила, – сказал Хома, и несколько искринок завертелись у него в глазах на экране.

– Тогда я пойду, тем более что родителей не будет дома.

Я слышал, как мама с Николаем собирались поехать в кафе в честь праздника.