Дело о пропавшей совести

Санкт-Петербург окутывал сумрак позднего вечера. Газовые фонари едва пробивались сквозь плотный туман, отражаясь в лужах на блестящей мостовой. Доктор Вернер, невысокий человек в безукоризненно чёрном сюртуке, шагал по Моховой улице, погружённый в размышления. Его цепкий взгляд отмечал каждую мелочь: дрожащий свет в окне мансарды, тень спешащего прохожего, отголоски далёкого смеха.

В этот час доктор обычно отправлялся домой после визита к пациенту, но сегодня что-то было не так. С самого утра его не покидало смутное беспокойство – словно неуловимое нарушение привычного порядка вещей. Вернер ловил себя на странных мыслях: что, если где-то рядом совершается нечто невероятное, ускользающее от глаз обычных людей?

Неподалёку, из распахнутых дверей трактира, вырвался тёплый свет и шум голосов. Вернер невольно замедлил шаг. Внутри слышались раскатистый хохот и чьё-то усердное бормотание. Казалось, там происходило небольшое представление. Доктор остановился у входа, привлечённый знакомым именем, выкрикнутым в толпе:

– Капитан Лебядкин! – орал кто-то весело. – Ну-ка, повтори про таракана! Ха-ха!

Вернер нахмурился и заглянул внутрь. За одним из грубых деревянных столов возвышалась долговязая фигура в мятом мундире. Капитан Лебядкин – он был известен доктору по давним столичным слухам как отставной офицер с поэтическими замашками и пристрастием к бутылке. Сейчас капитан, раскрасневшийся от выпитого, поднимал над головой кружку и декламировал стихотворение собственного сочинения:

– Жил на свете таракан, таракан усатый…

Продал совесть за стакан – и стал простите, знатный!

Завершив эту нелепую строфу, Лебядкин сам захохотал громче всех. В трактире раздались аплодисменты и одобрительный свист. Вернер невольно улыбнулся краем губ: нелепость виршей была очевидна, но его внимание привлекло одно слово. Он повторил про себя: «совесть». Продал совесть за стакан… Странный образ для шутливой басни.

Доктор шагнул внутрь, пробираясь ближе. Лебядкин уже прихлёбывал пиво, принимая похлопывания по плечу от подвыпивших слушателей.

– Позабавил, чертяка! – кричали ему. – Ещё! Как же это ты выдумал, капитан, про совесть-то?

Капитан довольный, хитровато прищурился и отозвался сиплым голосом:

– А что совесть? Нет нынче совести – и горя мало! – Он провёл рукой по воздуху, точно отметая что-то несущественное. – Жил я, друзья, с этой бестолковой совестью столько лет – да проку не видал! Продал бы и наяву, кабы покупатель нашёлся!

Толпа встретила эти слова новым взрывом смеха. Но Вернер улыбаться перестал. Холодок пробежал у него по спине. В пьяном бахвальстве Лебядкина чудилось нечто зловещее. Доктор всмотрелся в лицо капитана: маслянистый блеск глаз, кривоватая ухмылка – обычное дело для подвыпившего гуляки. Однако была в его взгляде странная пустота. Словно и впрямь никакой совести за ним не числилось.

Вернер решил вмешаться. Он подошёл к столу Лебядкина и негромко, но отчётливо произнёс:

– Простите, господин капитан, позвольте полюбопытствовать: кому бы вы продали свою совесть?

Капитан повернулся на голос, покачнувшись. Увидев перед собой худощавого человека с острым взглядом, он хмыкнул.

– Доктор Вернер, к вашим услугам, – представился Вернер спокойно, разглядывая собеседника.

Лебядкин фыркнул. – Эге, немецкий доктор? А совесть-то моя вам зачем? – пробормотал он, покачивая кружкой. – Али купить хотите?