Где-то в сказке…

© Литке В., 2017

© Дьяченко А., Иллюстрации, 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017

Вот ещё две ступеньки, и Руня толкнул большую дубовую дверь. Дома! Дверь мягко закрылась за ним, отрезая от шумного весеннего леса. Где-то там остались тяжелые пасмурные тучи, серые остатки сугробов и совсем расползшаяся лужами дорожка. А ещё кто-то недовольный, постоянно жалующийся. И другой, нахальный такой. И даже совсем чужие, страшные, со свирепым взглядом из-под косматых бровей. Теперь это не имело никакого значения. Дом только его, и дверям не нужны засовы, чтобы защищать своего маленького хозяина. Они послушны и податливы прикосновениям его аккуратных пальцев. Но неподкупны и строги, вздумай кто-то посторонний забраться сюда. Хотя такого и не случалось за всё время, сколько он себя помнил.

Помнил себя он уже очень давно. Его Дом, как растущее дерево, был лучшим счётчиком мерно стучащего времени. Большая круглая комната в центре занята огромным массивным столом. Очень удобно рассаживать за таким многочисленных гостей. Правда, гостей здесь пока не бывало. Наверное, когда-нибудь стол понадобится и для других великих дел. А сейчас слева, ближе к печке, на нём было отлично раскатывать тесто для любимых ягодных пирогов. На дальней стороне, напротив окошка – очень удобно рисовать. Коробка с зелёными мелками и ворох изрисованных листов надёжно поселились там. Возле единственного окна жил кактус и стояло старое кресло.

Руне нравилось устраиваться там в тихие предвечерние часы. За большим выпуклым стеклом можно было видеть всю лесную опушку, подходы к дому и край алевшего неба. Только рассматривать бурлящую за бортом жизнь, которую он только что оставил за дверью, не очень-то интересно. Поэтому Руня смотрел на круглое, усыпанное острыми шипами чудо, подставляющее свои бока нежным лучам заходящего солнца, и не переставал поражаться ровным шершавым полоскам и узорчатым иголкам. Он рассказывал ему о радостях, приключившихся во время прогулок, и о печалях, мешающих размышлять. Кактус был замечательным слушателем. А ещё с ним можно было просто молчать, наслаждаясь тишиной, пока темнота не окутывала всё пространство и снаружи, и внутри.

Сразу за спинкой кресла – уютный полукруг арки с уходящими вверх крутыми ступеньками. Дом рос, и взбираться по лестнице с каждым годом, приходилось всё выше. Да и спаленка наверху с мягкими теплыми стенами разрасталась. Руня помнил, что раньше она вмещала только его кровать с клетчатым шерстяным одеялом. А теперь он мог не просто свободно обходить её вокруг, но и обжил нишу, причудливо изогнутую, но очень удобную, всего в нескольких шагах от изголовья. Туда были перетащены снизу любимые книжки, а сбоку повешен светящийся лист папоротника. Свежий, он светил ярко – читай не хочу. Когда высыхал – тускнел. Но если взять два-три сухоцвета, то в комнатке получалось довольно светло. Поэтому Руня собирал их в тёплое время целыми охапками, сушил и заботливо убирал в свой обширный погребок – впрок.

Подпол в доме и впрямь был знатный. В него вели круглые камешки-лепёшки, прямо от печки из главной комнаты. Переплетённые корни-полки со всех сторон, уставленные горшочками с вареньем, мёдом, туески с сушёной ягодой и орехами, целые связки шишек и трав… Большая тыква в углу и куча маленьких репок, букеты сухих злаков и берестяные коробы, от малюсенького до высокого, больше самого Руни. А ещё – подсолнухи, которых, правда, почти и не осталось за долгие дни стужи. Хотя общих запасов с лихвой хватило бы ещё не на одну холодную зиму – такой уж был хозяин рачительный.