Панацея

Солнце нещадно жгло серую, похожую на пепел, землю полигона. Раскаленный воздух был осязаем и дрожал. От того казалось, что все кругом плавится и растекается. И почему-то чудилось, что исковерканная, изрытая, изъезженная, опаленная, тысячи раз вывернутая взрывами земля стонет…

Шеф сидел под мощным зонтом на верхней, открытой, площадке бункера, обдуваемый со всех сторон кондиционерами, и, влажно причмокивая, пил что-то прямо из холодной запотевшей бутылки. Судя по тому, как он щурился и сопел носом – ему было хорошо, он был доволен, и никакие «стоны земли» до него сквозь плотную стену кондиционированного воздуха не доходили и не досаждали.

Внизу что-то лязгнуло и на раскаленный бетонный плац перед бункером вышла группа людей, вокруг которых суетился парень, одетый, несмотря на жару в строгий черный костюм с галстуком. Вслед за ними вышли двое в джинсах и футболках с видеокамерами в руках. За милю было видно по скучающему и наглому виду, по глазам, ищущим стол с выпивкой, что эти последние двое были специально заказанными репортерами…

Кампания, собравшаяся внизу, до предела выражала солидность и значимость. Пожилые и средних лет мужчины в легких, но элегантных костюмах, а кое-кто и в украшенных множеством блестящих элементов мундирах, спокойно прохаживались, кто с бокалами напитков в руках, кто с сигарами, равнодушно озираясь вокруг, тихо переговаривались о чем-то и юного представителя фирмы вроде бы и не замечали. Довольно быстро стало заметно, что трое из них держались, хоть и не демонстративно, но как-то обособлено и более смело смотрели на остальных. Да и репортеры вдруг закружились вокруг них словно мухи.

Шеф не любил ни официальности, ни официальных лиц. Когда шеф узнал, что Заказ прибудут «посмотреть» не только министр обороны, но и президент с премьером, то он лишь сказал доложившему об этом помощнику:

– Пусть хоть сам Господь Бог с дьяволом в обнимку, Тим! Встречать их все равно предется тебе… Ха!.. Ты же знаешь – я завтра отдыхаю…

Конечно Шеф слегка лукавил… На полигон он все-таки прилетел – не мог он отказать себе в удовольствии посмеяться над собственной шуткой, которую он давно приготовил по этому случаю.

Его помощник Тим был явно смущен, перепуган и заметно перегрет столь великосветским обществом и жаркой погодой. Он вертелся, скакал, бегал вокруг свалившихся ему на голову господ, шипел на прислугу и нерасторопных распорядителей, словно оплеухи принимал замечания от спесивых референтов, расталкивал бочкообразных телохранителей и все чаще и чаще поглядывал украдкой на часы, ожидая того благословенного и страшного момента, когда всем будет уже не до него. То и дело он натыкался на парней с видеокамерами, что не вызывало особого восторга ни у репортеров, ни у самого Тима, с детства чурающегося публичности.

В конце-концов всем передалась эдакая легкая нервозность и раздражение, и каждый с явным нетерпением стал смотреть на большой холм, лежащий неподалеку. К холму вела широкая ровная дорога, выложенная свежими бетонными плитами, упирающаяся в огромные, массивные белые ворота. Со стороны холма, казалось бы прямо из его чрева то и дело доносились низкие, отзывающиеся дрожью в земле, звуки – то какой-то глухой рокот, то массивный лязг, то другие звуки, похожие одновременно на частый дробный стук и на хриплое рычание. Поначалу эти звуки были едва слышны, но скоро они стали доноситься все чаще и отчетливее, пока не слились в негромкий, но мощный рев.