Оставь другим писать об очевидных исторических событиях: сражениях и переговорах, борьбе за наследство, объединении или распаде власти, битвах между державами, стремлении заполучить территорию, которое связывает нас с животным началом, – ты, друг мечтаний, пиши историю страсти, без которой нельзя понять историю денег, порядка или власти.
* * *
– Посмотри в небо: у каждой звезды свое время.
– Все эти времена живут рядом друг с другом, на одном небе.
– Существует другое время.
– Научишься ли ты его измерять.
– Все эти времена живут рядом друг с другом, на одном небе.
– Здесь завершается история.
Карлос Фуэнтес
Викентий Маркович Гречанский, спускаясь с коня, который после долгого галопа, со взмыленным крупом, утомленно дыша, едва выдерживал его тяжесть, до половины сапога из телячьей кожи погрузился в толстый слой мелкой паннонской пыли. Ему показалось, будто он входит в мелководье незнакомого моря.
– Вот и приехал, с ангелами. Долгий путь проделал, по счастью, под их крылами, – громко проговорил Гречанский, но никто ему не ответил. Густой горячий воздух поглотил его слова.
Перед ним стояли вооруженные копьями стражники, безмолвные, прямые, точно терракотовые статуи.
Солнце двинулось к бездне востока.
День был еще темно-желтым и липким. Как сапожный клей.
Горьким. Зловонным.
Неприятным для путешествия, битвы и сновидения.
Тяжело дышала мелкая болотная мокрядь, которую время от времени тревожила стая синиц, что внезапно падала из недосягаемой высоты в воду, словно сраженная пулями аркебузы.
Болотистая равнина отравляла окрестности чумным дыханием.
– Вот и приехал, – повторил Гречанский, глядя в мучнистое бледное солнце. Он стоял перед каштилем Николаса Хаджмаса де Берекозо, властелина, во владении которого находилось неустроенное, когда-то военное поселение Надь-Кекенд и еще тридцать три деревни, разбросанные в песчаной пустоши и по краям скрытых прудов и болот по левому берегу реки Тисы. В суме из телячьей кожи у него было послание, скрепленное печатью короля Матьяша Корвина, в котором сообщалось, что семействам Хаджмаса и Сентгоролта дозволяется свои каштили укрепить башнями, стенами, насыпями и рвами, из-за постоянной опасности вторжения разбойников и малых турецких отрядов из Валахии. То был ответ на прошение двух властелинов, написанный полгода назад, а приезд Викентия Гречанского с этими вестями было единственной помощью короля перед скорым вторжением на равнинную землю меж реками османского войска под командой румелийского бега Соколи Мехмеда. В кожаных сумах, которые он теперь сбросил с хребта усталого вороного Киш-Фаркаша, помимо долгожданного царского одобрения, Викентий Маркович Гречанский вез и грамоту хирурга – chirurgo tonsores – второго класса, которою дозволялось, где бы он ни оказался, выдергивать у народа испорченные зубы и пускать кровь, а также другие дозволения, подтверждения, приказы и пропуска, украшенные каллиграфической вязью, защищенные красными восковыми печатями, и паспорта, на страницах которых были вписаны различные имена: Франсуа Лемань, Христифор Релин, Никос Евангелос Трисмегистос, Авраам Бен Хаим, Вернер Базилковский, Фаустино Эдуардо Иньиго Асприлья, Александр Денисович Литвинов, Рудольф Бакховен, Эммануэль Ион Лелу Негреану – которыми он пользовался, как и двумя фамилиями, полученными им при рождении от матери – Маркович – и от отца Никодима Гречанского, и именем – Викентий, от
