Деревня с красивым названием Липовка затерялась в одном из степных районов Пензенской области. Она самая обыкновенная, такая же, как тысячи других российских деревень, когда-то основанных русскими людьми. Когда это произошло, я, к сожалению, не знаю, как не знаю всех моих предков по линии отца, родившегося в Липовке.
К моему стыду, я не знаю и предков моей мамы, корни которой из Рязанской и Московской областей. Но мне почему-то хочется написать о Липовке, хотя и не знаю, откуда появилось такое желание. Может, из-за того, что я, как и мои дети, ношу фамилию тех далёких предков. Надеюсь, что она будет и у моих внуков…
Липовка – деревня, где прошло моё детство. Каждое лето я вместе с моей бабушкой, родившейся в Липовке в 1907 году, приезжал туда на всё лето. Я босиком бегал по деревенским улицам и тропинкам, купался и ловил рыбу в реке Сюверне, в тех местах, где рос мой отец, которого уже нет на этом свете. Как нет моих дедушек и бабушек, живших в Липовке. Но всё равно они живут в моей памяти и сейчас. Я вижу их как наяву.
А в деревню тянет, она зовёт. В последний раз удалось побывать там несколько лет назад вместе с отцом. Мы приехали, увидели Липовку, точнее, то, что от неё осталось, и сердце облилось кровью. Нет деревни. Удалось уничтожить деревню Липовку, мою маленькую родину. И хотя на свет я появился в Подмосковье, но никому и никогда не поверю, что моей земли нет там, в Пензенской области. Там, где на деревенском кладбище, на крутом берегу Сюверни, лежат кости моих родных. Я до конца своей жизни буду стараться туда приезжать снова и снова и привозить своих детей. Думаю, они не откажутся.
А тогда, в детстве…
Я маленький, родители молодые, да и моя бабушка Марфа ещё не старая, что-то около шестидесяти лет. Я счастлив. «В деревню! В деревню!» – стучит колёсами поезд, в котором мы отправляемся ночью из Москвы с Павелецкого вокзала.
Я не могу заснуть, лежу на второй полке плацкартного вагона и смотрю в окно. Станции, станции. Гудки паровозов…
– Спи, мошенник! Вырастешь, некогда и поспать будет, – накрывает меня одеялом бабушка.
– Баб, а Тамалу, станцию нашу, не проспим?
– Не волнуйся! – улыбнулась она.
– Ага, не волнуйся! Там же поезд всего минуту стоит!
– Я разбужу. Спи!
Я всё равно решаю не спать. Буду держаться. Но в вагоне тепло и сумеречно, впереди меня ждёт деревенская жизнь на все мои школьные каникулы. Вспомнились прошлогодние: деревня, река, дома, люди, овраги и вишнёвые сады…
– Внучок, вставай! Скоро Тамала. Проводница просила нас выйти в тамбур вагона.
Один миг, и я проснулся. Как же так, вроде не так давно чуть прикрыл глаза – и на тебе, приехали! Обидно!
Слетаю с полки, одеваюсь. Берём в руки наши сумки, набитые подарками для родных. Из подарков в основном еда: селёдка, колбаса, конфеты. А для деда Платона бабушка везёт и бутылку хорошей московской водки. Он нас встречает, и его нужно уважить. Он мне по крови вовсе и не дед, но женат на бабушкиной сестре, и я зову его дедом. Мы живём у них всё лето.
Дед Платон для меня самый родной. Всегда небритый, одет в старый потёртый пиджак, на голове фуражка-копеечка, на ногах неизменные кирзовые сапоги. Курит скрученную из газеты «козью ножку». Затягивается, и я слышу, как слегка потрескивают кусочки табака-самосада. Иногда даже искры летят.
