Бурное

Наконец Ирина нашла свой вагон и протянула паспорт стоявшему у входа смуглому проводнику. Он сощурил глаза, будто видел такой впервые, а, может, действительно так и было. Медленно сверил фамилию на билете, посмотрел ей в лицо. По его лбу стекали капли пота, он вытер их рукой, при этом его фуражка задралась к затылку. Возможно, он думал, что немки выглядят как-то иначе или не ездят по этому маршруту. На мгновение Ирине показалось, что он не пропустит её в вагон по какому-нибудь местному закону. И тогда предстоял выбор – назад в отель или довериться одному из тех типов, которые, покручивая на пальцах ключи автомашин, кричали на привокзальной площади: «Шымкент, Шымкент, Отрар, поехали».

Ирина растянула губы в подобие улыбки, чувствуя, что получается жалко, но проводник будто и ждал подобного сигнала, мол, проявил достаточно внимания к иностранной гражданке, пожелал доброго пути и вернул документы.

В вагоне было ещё жарче. Две женщины в купе едва взглянули на Ирину, рассеянно ответили на приветствие и продолжили свою беседу на казахском языке. Ей нравилось его звучание, как будто вернулась в детство, хотя и понимала только отдельные слова. Она молча залезла на верхнюю полку, заправила подушку в наволочку, расстелила простынь. Вытянулась во весь рост – хорошо, уединённо. На вечер и ночь здесь – её маленький дом.

Когда поезд тронулся, из кондиционера потянуло долгожданной прохладой. Ирина открыла электронную книгу, начала читать, но смысл слов ускользал. Разговор соседок по купе и стук железных колёс напомнили ей первую поездку на поезде – из Бурного в Алма-Ату, тогда ей было шестнадцать, она прильнула к окошку в вагоне и долго смотрела, как вслед их поезду покачиваются макушки тополей, пока село не стало точкой, а потом и вовсе исчезло из вида. Столько всего произошло с тех пор, та поездка казалась увиденной в кино с забытым названием. Она едва помнила, как всё было, и тем острее ощущала как ценно то, что есть сейчас.

Смуглая девушка, вошедшая в купе после неё, устроилась на полке напротив и, отвернувшись к стене, кажется, сразу уснула. Чуть позже запахло жареными тестом и мясом, это соседки развернули еду на столике между нижними полками. Ирина есть не хотела. Ужин ей заменило яблоко знаменитого алматинского сорта апорт, настолько большое, что пришлось примеряться, где надкусить. Плотная кожица с красной росписью легко поддалась, нежная рассыпчатая мякоть заблагоухала и потекла соком по подбородку. Хорошо, что в комплекте с постельным бельём нашлось полотенце.

Часа через два стемнело. Ирина вышла из купе. В узком проходе ещё трое или четверо пассажиров стояли лицом к окнам. За стёклами – сплошная темнота, ни звёзд, ни огоньков. Сколько Ирина не вглядывалась, сколько поезд не продвигался вперед – ничего, только стук колёс, даже бескрайность степи не угадывалась. Иногда вдалеке появлялись фары встречного поезда, быстро приближались, нарастали, пока с грохотом состав не проносился мимо, мелькая окнами с пассажирами или тёмными боками товарных вагонов. Ирина вернулась в купе и уговорила себя заснуть.

В шесть утра почти весь вагон уже был на ногах. Проходы заполнились несвежим дыханием пассажиров и необъятными сумками. Скорее всего им неслучайно продали билеты в один вагон. На подъезде к Бурному в тесном тамбуре стало не протолкнуться, и едва поезд затормозил, проводник открыл дверь, откинул подножку, и люди, толкаясь и ругаясь, выдавили друг друга и багаж на землю. Это заняло три минуты, именно столько поезд пробыл на станции.