Летний чай для Мороза

Москва 2022

Давным-давно, в стародавние времена, когда за водой ходили на колодец, конь был и другом, и основным средством передвижения, а в армии служили по двадцать пять лет, появился в одной деревне старик солдат.

Появился он точно из ниоткуда, хмурым осенним утром, на раскисшей от дождя проселочной дороге. Шел старик, прихрамывая, опираясь на крепкую большую палку. Высокий и худой, в длинной серой потрепанной шинели, он явно куда-то спешил. Ссутулившись и подняв высокий ворот, подгоняемый осенней моросью, тяжело ступая, хлюпал путник разношенными армейскими сапогами по осенней распутице. Весь его скарб покоился в обвислом потрепанном вещмешке на усталом солдатском плече.

Пройдя через всю деревню до дальнего ее края, свернул пришлец к старенькой, полуразвалившейся избушке. Почернелые заросли терна и густого бурьяна прятали ее от посторонних глаз. Скрывая домишко, колючие заросли воровато пригибались и щерились во все стороны колючими репьями, точно не желали расставаться с украденной игрушкой.

Осмотрелся солдат. Удивился. Нет к дому ни подхода, ни тропочки. Зарос одинокий дом порыжелым бурьяном, высокой крапивой и одичавшей малиной по самую крышу. Слепо глядел дом пустыми темными окнами. Ветхая дверь едва держалась на ржавых петлях.

Зашел в дом старый солдат. Снял шапку. Перекрестился. Тяжко вздохнул и тихим голосом позвал – «Мам! Ма-ма…». Глухая тишина была ему ответом. Тянуло сыростью и гнилью. Только дождевая вода, пробивая дырявую крышу, плюхала где-то в углу: «Плюх, плюх, плюх-плюх».

Крепко зажмурил солдат глаза. И почудилось ему, что навстречу спешит крепкая высокая зеленоглазая женщина, вытирая второпях руки о передник. Радостно улыбаясь, тянется к нему: «Сыночек! Миленький! Вернулся!». А в побеленной печи ярко горит огонь… А белоснежные занавески радостно колышутся на окнах… А в красном углу, покрытый расшитым узорами рушником, теплым медовым светом ласково поблескивает родной Николин образ. И теплится перед ним крошка-огонек – святая лампадка. И пахнет хлебом, свежим горячим хлебом… И отец вот-вот вернется с поля. А за окном солнце и весна.

Так было прошлый раз. Сколько лет прошло? Десять? Или пятнадцать? Неужели так много? Отсыревшие стены. Потрескавшаяся печь в углу, точно беззубой пастью, зияет черной, будто бездонной, топкой. Капель из худой крыши. Старая икона – лика не разглядеть – кажется размытым темным окошком в далекое, неизвестное. Тяжелый, сырой, тоскливый запах давно оставленного жилища.

Снял солдат вещмешок с поникших плеч. Опустился устало на порог. Обхватил голову руками, простонал – «Ну, здравствуй, родной дом. Постарел? Разваливаешься?.. Так же, как и хозяин твой… Ни ты, ни я, ни к чему мы нынче не пригодные.»

Грусть-тоска зеленой змейкой заерзала в сердце. Всю жизнь в армии прослужил! Столько раз в бой ходил, отряды из-под огня выводил! Молодых воинскому делу учил, а к обычной жизни оказался непригоден. Да уж что теперь, – вздохнул солдат глубоко, перекрестился, – прошлого не изменить, а вот будущее за нами!». Достал из-за пазухи сухари, луковицу и фляжку с родниковой водой, тем и пообедал. После еды веселей стало.

Первым делом старую икону из разбитого кивота вынул, оттер, отмыл. Ласково смотрит седой старичок – святой Николай Угодник. Небесный покровитель. «Спасибо тебе, отче Николае! Не оставил меня одного, дождался». В сарае досок старых нашел, печь растопил. Согрелся. Делать нечего, надо дом обустраивать – зима на носу.