Переулок Карабашский в пространстве у-вэй

© Наталья Комлева, 2021

ISBN 978-5-4498-9588-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В полях, где иногда гуляли дачники, уходила в горизонт широкая грунтовка с жирной тёмной землёй, изъезженной невидимыми автомобилями. Дорога постоянно была пуста. Поля вдоль неё не разговаривали ни ветрами, ни шелестом трав, ни стрёкотом кузнечиков, ни птичьими голосами – казалось, что это совсем не здешнее, внемирное пространство, а дорога нигде не кончается и просто уходит в пустоту, у-вэй, по-китайски, и вместе с ней там постепенно растворяются, тают плоские неживые поля.

От мира живых дорога отгораживалась поперечной узкой канавой, обсаженной невысокими юными сосенками. В траве под ними резвилась какая-то мелкая живность, на ветках скакали сороки, угрюмые вороны тяжело садились на верхушки и застывали надолго, а тонкое перо на их животах шевелилось под лёгким ветром.

А за канавой исчезало время и события. По дороге можно было идти и идти – и ничего не менялось: молчаливые пустые поля, никого вокруг, ни человека, ни зверя. У-вэй…

Жаловаться нехорошо!

Я и не жалуюсь. Я излагаю.

Максима первая. Всякая жизнь начинается с надежд и всякая жизнь кончается как у-вэй, касается ли это людей, городов или стран. В том числе это касается и переулков. Где теперь переулок Карабашский с его деревьями и домами, с его людьми, с их надеждами и любовью, с их успехами и неудачами? У-вэй…

Максима вторая. Ничего нельзя изменить, даже если кажется, что обстоятельства меняются под твоей рукой, как пластилин.

…Были времена, когда на недалёких от центра окраинах большого промышленного города перед бревенчатыми домиками, целиком составлявшими улицу или переулок, располагались палисадники с цветочными кустами и клумбами, и за каждым домиком привольно лежал огород с аккуратными овощными грядками и деревянными теплицами, крытыми стеклом, а глаз радовал ухоженный сад из яблонь, малинных, вишенных и смородинных кустов. Внутри сада непременно стояла беседка или просто деревянный стол со скамейками, где так отрадно пить чай под цветущими яблонями и сиренью. В стену дома, выходящую в сад, вбит был крепкий железный крюк, на котором в хорошую погоду подвешивался плетёный крупноячеистый гамак, прикрепляемый другим концом к ближайшей яблоне. На гамаке качались дети, в гамаке спали тёплыми летними ночами, в нём же, плотно укутав, помещали выздоравливающих больных, чтобы те дышали целебным свежим садовым воздухом. Перед крыльцом благоухал цветник, а возле ворот стояла будка для хвостатого сторожа. В углу усадьбы возвышался дровяник, внутри которого, кроме запасённых на зиму широких поленниц, были курятник и низкая пуня для кроликов или свиней, а над пуней – сеновал. Иной раз имелась в усадьбе и банька. На заборах и на перилах крылец дремали на тёплом солнце сытые круглобокие коты. Ранним летом через заборы перевешивались густые грозди сирени или душистые кисти черёмухи. Тротуары были дощатые, а дороги грунтовые, совсем раскисавшие в непогоду, и пешеходу случалось, перебираясь на другую сторону, оставить в густой грязи башмак, а то и оба сразу. Вечерами по этим дорогам под присмотром пастуха, неспешно шагавшего с длинным кнутом на плече, шли к домикам, поднимая пыль и позвякивая колокольчиками, чёрно-белые коровы с тяжёлым выменем, а днём в дорожной пыли толклись стайки куриц, чьи крылья были мечены чернилами разных цветов, чтобы хозяйки могли отличить своих и загнать их к ночи в ограду. Автомобиль тут появлялся только один – продуктовый фургон, неспешно переваливавшийся в колеях на пути к магазинчику, единственному на всю обширную округу. В магазинчике продавали хлеб, разливное молоко, сметану и сливочное масло на развес, бутылки густого пахучего подсолнечного масла и кое-какие консервы. Остальное надо было либо «доставать» через знакомых, либо покупать на рынке по двойным и тройным ценам. Но жизнь – вопреки, несмотря или благодаря всему – текла густой медовой струёй, не нарушаемая ничем…