Жизнь на открытке

Казанский вокзал гудел неугомонным ульем. На перроне толпились люди. В воздухе, смешиваясь с щекочущим нос сигаретным дымом, витало сдавливающее горло предчувствие скорого прощания. Кто-то смеялся, кто-то, зарывшись лицом в ворох любимых волос, тихо шептал на ухо сокровенное, кто-то нарочито небрежно хлопал по спине в неловком объятии, у кого-то тяжелые гроздья слез катились по зардевшимся щекам и падали с неслышным звоном на впитавшую тысячи душевных излияний платформу.

Я стояла у первого вагона одна и неспешно скользила взглядом по незнакомым лицам. Надолго прощаясь с приютившей меня столицей, я улыбалась ее нежному жесту богатой человеческими судьбами хозяйки: Москва пышно провожала меня, во всей красе демонстрируя, какой любовью полнится ее храм встреч и прощаний.

– Вы заходите? Скоро отправляемся.

Еще совсем юный худощавый проводник в нелепо большом форменном костюме тревожно вытянулся рядом со мной.

– Конечно! Иду. Вы, наверное, сегодня первый раз?

Молодой человек смущенно кивнул.

– Тогда спокойной вам дороги!

Я тяжело втащила в поезд раздутый чемодан и направилась на поиски своего места. Передо мной, медленно шаркая печально серыми мокасинами, шел невысокий мужчина с сияющей из-под нимба редких седых волос лысиной. Он рассеянно смотрел по сторонам и, найдя свое место на боковушке, бережно пристроил выцветшую спортивную сумку под сиденье и повернулся в мою сторону. Мы оказались соседями. Мужчина коротко кивнул на мое приветствие, молча сел и какими-то невидящими глазами уперся в окно. Рядом с нами уже гнездились две громко хлопочущие женщины – пожилая мать и что-то постоянно тараторящая дочь. На верхней полке над ними сидел мальчик с огромными, как у лори, прозрачно-серыми глазами. Он с удовольствием жевал протянутый матерью бутерброд с вареной колбасой и внимательно следил за происходящим внизу.

Поезд тронулся. Я шустро взобралась на верхнюю полку и, не желая ни с кем общаться, погрузилась в чтение. За окном все быстрее и быстрее летели куда-то назад дома и деревья, а вместе с ними легкими облаками в мартовском небе уплывали мои печали, освобождая место в душе для новых надежд. Я ехала домой. Поезд, отстукивая мелодичный ритм, заботливо убаюкивал.

Из сладкого сна меня выдернула чья-то шершавая рука. Я резко открыла глаза и, увидев прям перед собой хмурую физиономию соседа с шуршащим в непонятном бормотании ртом, вскрикнула от неожиданности. Мужчина округлил глаза и, испуганно отшатнувшись, извинился.

– Я вас не хотел пугать. Просто сейчас остановка длинная, потом сказали, уже не будет. Я подумал, может, вы курите…

– Спасибо за вашу заботу. Но я не курю.

Дедушка опустил печальные глаза и побрел к выходу. Сердце у меня все еще неприятно ерзало в груди от испуга. Я почувствовала расползавшийся по вагону едкий запах копченых сосисок. Захотелось подышать свежим воздухом.

На платформу высыпались люди из всех вагонов. Тут и там в вечерней синеве холодного перрона поблескивали созвездия густо дымящихся сигарет. Я долго потянулась, разминая спину, и, протяжно зевая, встретилась взглядом с соседом. Тот доставал из кармана укороченного пальто широкую пачку «Беломора». Я с улыбкой наблюдала, как пожилой мужчина медленно смакует дерущий глотку дым, и его изборожденное темными морщинами лицо разглаживается. Мы простояли молча минут десять, после чего дедушка весело посмотрел на меня и произнес хриплым голосом: