Дерись!

Брат Сашка стоит в углу, а я сижу под письменным столом и завидую. В угол он уже не очень помещается, вырос. Сашке двенадцать лет, у него крепкие плечи хоккейного вратаря, тонкий давний шрам от шайбы на переносице и свежие следы драки – разбита губа, на скуле ссадина и синяк. За драку он и отправлен в угол. Мама, конечно, распекала. Сколько можно, ей за него стыдно, а ему всё равно, не ребенок, а какой-то уголовник, скоро его поставят на учет в милицию, ну, всё как обычно. Раньше Сашка пользовался версией благородной драки. Например, врал, что кто-то оскорбил маму или обидел меня. Я ведь младше на два года, меня нужно защищать. Мама мазала его ссадины желтым кремом, жалела и называла нашим телохранителем. Даже сказала как-то, что однажды папа узнает, какой у него молодец-сын, и, может, вернется домой. Но как-то вдруг выяснилось, что Сашка дрался не за правду, а просто так, из любви к процессу. Маме тогда здорово влетело на школьном собрании от других родителей. Теперь Шурик у нас не герой, а бандит, который позорит мать. Но нет, не у нас, а только у мамы. Для меня же брат – объект обожания и мучительной зависти. Дело в том, что я тоже хочу драться.

Мама сказала как-то, что раз отец ушел, Сашка будет в семье главным. За этот год без отца мы сильно изменились. Папа всегда всё решал, а мы просто ехали пассажирами в этом поезде, который вел он. Теперь поезд едет кое-как. Мама растеряна и много плачет. Сашка злится на нее, на меня, уходит сразу после школы гулять и возвращается поздно. Нам больно, наше семейное королевство распалось. Мы еще не знали, что папа от нас уходит, но дома стало вдруг тихо, как будто выключили звук или даже обложили всё ватой. Как будто нырнул, сидишь на дне, а мимо плывут вещи и люди, медленно и осторожно, стараясь не сталкиваться друг с другом. В тот вечер у входа стояли два чемодана. Папа метался. Он ходил по квартире, делая вид, что ему что-то нужно, но ему нужно было, чтобы мама что-нибудь сказала. А она молчала. Тогда он зашел на кухню и сказал – ты можешь меня ударить. Мы слышали из комнаты, он так и сказал. Но мама молчала в ответ.

– Ты думаешь, мне легко? – сказал папа. – Я должен. Врать лучше? Врать нельзя! Не молчи! Ну наори, ударь, всем будет легче!

И он ударил по столу. Что-то звякнуло и упало. Кажется, разбилось. Папа ушел, дверь хлопнула, а тишина осталась с нами.

«Ударь, и будет легче». После драки брат несколько дней не орет на маму и на меня, становится тихий и добрый. Мне десять, и я тоже хочу драться, потому что не знаю, как быть. Мне нужно какое-то движение, чтобы взрезать пространство. Я думаю, что раз драка помогает брату, значит, поможет и мне.

Я не понимаю только, как это сделать. Во-первых, драку нельзя начать ни с того ни с сего, до нее нужно довести. Должен быть повод, причем серьезный. Как решить, пора уже бить или нет? Во-вторых, меня занимает вопрос – как это, ударить человека в лицо. Куда именно – в глаз или в ухо? Кулаком или ладонью? Изо всех сил или сначала слегка? И главное – кто этот человек, почему его? Я сижу под столом и тренируюсь на несчастном плешивом медведе. Медведь уже избит во все места, но мне всё равно непонятно, как правильно. Я вылезаю из-под стола и иду к брату.