Ангедония

В комнате не хватало воздуха. Он был спёртым, густым, пахнущим пылью старого чердака и страхом. Она пыталась вдохнуть глубже, но горло сжимал спазм. Ладонь, прижатая ко рту, становилась влажной от слёз, которые текли по щекам предательскими горячими ручьями. Сердце колотилось с безумной частотой, опережая взмахи крыльев колибри. За свинцовым окном бушевала гроза; вспышки молний на мгновение освещали жуткий карнавал заброшенных вещей – скелеты рояля, покрытые паутиной сундуки, тени которых на стенах плясали, как демоны. Рокот грома заглушал тяжёлые, размеренные шаги в коридоре, доносившиеся снизу, из тёмной глотки дома.

С оглушительным грохотом распахнулась дверь, ударившись о стену и сбросив со стеллажа груду старых книг.

Проклятье, он нашел ее.

Снова.

Половицы жалобно заскрипели под его ногами, будто плача от его тяжести. Сердце пропустило удар, а лёгкие замерли в тщетной попытке стать невидимой. Дверь захлопнулась. Шаг. Щелчок выключателя – и старая люстра под потолком на мгновение озарила чердак мертвенным желтым светом, прежде чем снова погрузиться во тьму. Ещё шаг.

– Это было довольно утомительно, цветочек, – его голос прозвучал сладко и протяжно, заполняя собой всё пространство, как ядовитый газ.

Она замерла, стараясь не издать ни звука, превратившись в комок сжавшихся от страха нервов.

– Я просто хочу поговорить. Ты же знаешь, как я за тебя волнуюсь.

Его голос дрогнул с такой искусной, леденящей душу искренностью, что по коже пробежали мурашки. Он тяжело вздохнул, и этот вздох, полный показного разочарования, прозвучал громче любого грома.

– Это всё не приносит мне никакого удовольствия. Я знаю, что ты здесь. Я чувствую твой запах. Выйди из своего укрытия, и мы спокойно поговорим. Смотри. Я открою дверь, как ты всегда хотела. Хорошо?

Послышались шаги, щелчок, и дверь распахнулась.

– Видишь? Я готов идти тебе навстречу. Давай, цветочек, хватит дуться. Иди к папочке.

Это был её единственный шанс. Резким движением она выскочила из укрытия, спрыгнула с верхних балок под крышей на чердаке и ринулась в дверной проём. Винтовая лестница вниз манила своим спасением. Его тяжёлая поступь настигла её на первой же площадке. Жесткие пальцы впились в предплечье, но ей удалось выскользнуть, оставив в его руке свой кардиган, как змея оставляет старую кожу. Она летела вниз, перепрыгивая через ступени, сердце колотилось в такт безумному спуску.

Холл. Входная дубовая дверь с массивной бронзовой ручкой была уже так близко, сияя в темноте, как врата в рай. В её груди зародилась хрупкая, пьянящая надежда на побег, но она была разбита вместе с древней напольной вазой, которая внезапно оказалась на её пути. Грохот, звон разбитого фарфора, разлетающегося тысячей радужных осколков, и её тело, кувыркаясь, рухнуло на них. Острые края впились в бедро горячими иглами, исцарапали живот и ладони. Она попыталась подняться на окровавленных руках, отчаянно уставившись на спасительную дверь, оценивая последние сантиметры до свободы.