Ненужные подробности

Тоня, возбужденная, красная, бежала, размахивая панамой, и ее маленькие хвостики смешно подпрыгивали и раскачивались из стороны в сторону. Она кричала стоявшему на пристани, еще довольно далеко от нее, Макару: «Мама, мама приехала! Ее отпустили! Все. Все. Она дома!». Макар, сосредоточенный и неулыбчивый, стал вытягивать удочку и засобирался. Подхватил детское пластмассовое ведро с пойманными мальками и двинулся навстречу Тоньке. Макару шесть лет. Он задумчивый, серьезный, обстоятельный. Он все пытается осмыслить и с трудом принимает на веру все новое. «Мама надолго?» – спросил он радостную Тоньку. «Да, говорю же тебе, дурак. Ты что, глухой? – Рассердилась сестра, – На-все-гда!!! Совсем. Ее больше не положат в больницу. Никогда! Доктор так и сказал: все, вы теперь свободны". Тоня утром вместе с отцом ездила в город за матерью и потому все слово в слово слышала, что говорил старый врач с неопрятной седой бородой, желтой около подбородка.

Тоня приплясывала и крутилась. Выхватила у Макара ведро: "Это что такое? Рыбак. Тоже мне. Даже Муха это есть не станет!". Мухой звали чистенькую домашнюю серую кошечку, избирательную в еде и привязанностях. Домой пошли через рынок.

Около одежного ряда Тоня поздоровалась с тетей Машей, та стояла у лотка с ночными сорочками, комбинациями и уродливыми комплектами женского нижнего белья. Развернув голубые широченные панталоны, тетя Маша пыталась взглядом оценить сможет ли она поместиться в их нежное трикотажное нутро. Продавщица тянула их обеими руками в стороны, доказывая тете Маше их безразмерность и качество: "Польские! Рязиночка вишь кака мяканькая!". "Ты че такая прыгучая вся?" – Обернулась тетя Маша, отвлекшись от пантолон. Тонька протараторила на одном дыхании: «Мама приехала. Все. Она будет дома. Ее больше не положат в больницу!". Тетя Маша опустила трусы на прилавок и глаза ее стали большими. Тоня вновь зачастила, будто в оправдание: "Я сама слышала! Сама. Доктор так сказал. Больше, мол, вам у нас делать нечего, поезжайте домой. Маму вылечили!". Она смеялась. Макар скоблил пальцем самодельную удочку и не участвовал в разговоре. Он вообще предпочитал избегать общения со взрослыми, находя для этого самые разнообразные и неожиданные предлоги. "Вот те на", – Тетя, маша смотрела на продавщицу. "Это Рябининские", – качнула она головой на счастливую Тоньку и угрюмого Макара. Продавщица сразу все поняла: "Да не может быть!". "А я тебе о чем? – оживилась тетя Маша – Значит все. Никаких надежд. Не могут вылечить. Че зря койку занимать". "Бедные детки, бедные", – продавщица сворачивала пантолоны и уже убирала их в пакет, заискивающе глядя на тетю Машу, продолжая разговор, но не забывая о своей цели пристроить пантолоны. "Да я еще не решила, беру или нет. Тьфу, бог с тобой. Не могу, так расстроилась. Давай их сюда, беру. Побегу Галке расскажу, и Петровне тоже надо. Пошла". Тоня и Макар стояли рядом, но на них уже никто не обращал внимания. Тетя Маша обернулась и, помахав кульком продавщице, закричала: «Зинка, если не влезу, принесу обратно. Так и знай!».

Тоне неприятно было, что тетки не разделили ее радость от маминого возвращения. Сразу в груди образовался какой-то холодный комочек. Но она не успела осмыслить свои ощущения. Ее окликнули Завьяловы, тетя Наташа и ее муж дядя Гена – он работал сантехником в школе, где училась Тоня. Хотя школа-то в поселке вообще была одна. Старое здание началки, закрытое еще до перестройки уже никто не считал школьным. Завьяловы тоже отреагировали нерадостно на Тонину новость. Они переглянулись между собой и тетя Наташа – продавщица в булочной, что почти у самого Тониного дома, начала, ласково поглаживая Тоню по плечу: "Ничего, деточка. Ничего, все обойдется. Мои хорошие ребятки. Все, все… Вы приходите покушать к нам или зашить, если что надо. Ладно?". Тетя Наташа – такая беленькая, пухлая. всегда пахнущая свежим, только что испеченным хлебом, сама была похожа на булку. И Тонька с Макаром дурачились, спорили – что она за булка с изюмом или с маком.