Игра на выбывание. и другие истории

Он перечитывал текст электронного письма снова и снова, будто ища скрытый смысл, который бы коренным образом отличался от явного. Он вставал, ходил по комнате сужающимися кругами, неизбежно возвращаясь к письменному столу, словно ночной мотылек, влекомый мерцающим экраном, каждый раз надеясь, что текст изменится, что все это окажется не более чем наваждением, трюком перегруженного разума, глупой ошибкой. Да чем угодно, лишь бы не правдой.

Но буквы на экране упорно отказывались складываться в другие слова, а слова не хотели означать ничего, кроме увиденного при первом прочтении:

«Они все мертвы.

Все до единого.

И ты не смог помочь никому из них.

Теперь твоя очередь.

Что ты скажешь своему Создателю перед смертью?»

В коридоре послышался скрип половицы.

Это не может быть правдой. Это всего лишь розыгрыш, чья-то злая шутка, затянувшийся пранк. Вот сейчас шутник снимет маску, и он увидит старого приятеля, добродушно улыбающегося и протягивающего…

Он опускает глаза и видит в своих руках бельевую веревку. Пальцы предательски теребят ее, придавая форму, столь часто виденную им в фильмах. За окном ночной город пестрит огнями. Теперь они видны лучше, ведь он смотрит на них с высоты стула. Короткий шаг – и огни города пляшут перед его взором в последний раз.

Экран ноутбука гаснет.

Долгожданный снег так и не пошел.

Не присыпал пыльные, уставшие за лето тропинки. Не укрыл осиротелые ветви вишен в палисадниках. Не замел вспаханные огороды. Оставил землю и ее произрастения нагими и беззащитными перед злыми морозами, а людей – растерянными и подавленными в окружении безжизненной, мерзлой серости.

Николай Иванович Кречетов, известный нескольким поколениям учеников под незамысловатым прозвищем Ник, страстно любил зиму такой, какой помнил ее с детства. С катанием на горках, игрой в хоккей, барахтаньем в сугробах до промокших подштанников, с ослепительными искрящимися рассветами и злыми белыми метелями.

Он обожал снег за его небесную чистоту, за способность скрыть под уютным пуховым одеялом все земное безобразие, убелить любую скверну, сберечь любую тайну. Только зимой мир казался не тем, чем был на самом деле. Снег давал простор фантазии, мечтам, творчеству. Вдохновляясь зимними пейзажами, Ник в своем воображении создавал миры и пространства, воздвигал и в одночасье свергал монархов, заново переписывал историю вселенной по собственному изволению.

Возможно, именно благодаря этим белым крупинкам, скромному дару небес, он до сих пор не утратил остаток интереса к жизни.

Но вот уже середина декабря, а мир по-прежнему безобразен и пуст, и лишь холодное солнце насмешливо посылает серой земле остатки своего тепла.

Как тут не запить?

Стоя у окна, Ник украдкой покосился на полупустой графин водки в серванте. В отношении алкоголя последние пару лет он был стопроцентным пессимистом: стакан наполовину пуст, а еще чаще совсем пуст. Количество опустошенных за это время стаканов росло в геометрической прогрессии.

«Николай Иванович, ты же понимаешь, что я это все не одобряю», – наливая очередную стопку себе и Нику, говаривал Семен Андреич, бывший директор, а теперь ночной сторож самой старой из трех школ их небольшого городка. Они часто сиживали вдвоем в каморке, где Семен Андреич трудился сутки через двое. «Ты отличный учитель, творческая личность, англичанин от бога, но водка тебя сгубит», – добавлял пенсионер и, не морщась, опрокидывал рюмку.