Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода

Ночью 14 нисана 2448 года[1] в Египте никто не спал. Одни скорбели, другие собирались в дальнюю дорогу.

Долгожданные сборы вышли настолько скорыми, что тесто для свежего хлеба не успело закваситься и в дорогу напекли опресноков.

– Пусть это будет самым большим лишением нашим! – говорили хозяйки, еще не догадываясь, что в память о великом событии пресный хлеб из пищи лишения станет праздничной пищей.

Ночью собирались и приходили в место сбора, а на рассвете тронулись в путь все вместе. Пошли под звуки серебряных труб и благословения, смешанные со слезами. Плакали от радости, плакали от страха перед неизвестностью, плакали потому, что в такой великий час слезы текли сами собой, и ничего нельзя было с этим поделать.

Впереди всех воины из колена Эфраимова несли на своих плечах носилки с золотым саркофагом, в котором хранились останки Иосифа, сына Иакова. То была его воля, высказанная перед кончиной – уйти из Египта вместе с народом своим. Он пришел сюда первым и уходил первым.

Зловредные египтяне бросили саркофаг с останками патриарха в воды Нила, чтобы евреи никогда не смогли бы найти их, но накануне исхода тяжелый саркофаг всплыл на поверхность, а когда его извлекли из воды, то увидели, что блеск золота не потускнел. Саркофаг сиял так, что смотреть на него было невмоготу.

– Чудо! – шептались люди, понимая так, что тот, кто первым поселился в земле Гесемской, теперь благословляет народ свой на исход из нее.

Все понимали, что впереди их ждут лишения с бедами, и находили множество добрых предзнаменований, ободряя себя.

Никто еще не представлял, какими многочисленными будут эти беды и лишения, никто не догадывался, как долго их придется терпеть, никто не мог знать, что далеко не все дойдут до Земли Обетованной…

Следом за саркофагом шел отряд воинов, которые сменяли тех, кто нес носилки. Они же и охраняли останки патриарха от тех, кому могло бы захотеться снова покуситься на них. Воины были как на подбор – рослыми, плечистыми, суровыми. Бронзовые, заостренные книзу пластины доспехов начищены, щиты, висящие за спиной, так и сияют в лучах восходящего солнца, но ослепительнее всего сверкают лезвия боевых топоров. Сначала займись оружием, затем удели внимание щиту, а доспехи оставь напоследок – таково правило воина. На поясах воинов висели и покачивались в такт шагам длинные кинжалы, которыми так удобно отрубать руки убитым врагам[2] после битвы, когда топоры, опившись крови, тупеют.

– Все бы наши воины были бы так вооружены, Осия, – сказал Моисей начальнику над воинами из колена Эфраимова, ехавшему по левую руку от него.

Справа от Моисея ехал его старший брат Аарон. Рядом с Аароном, чуть отстав, ехал Мардохей, сын Лабана, начальник над писцами и один из помощников Моисея. Моисей, Аарон и Осия были мужчинами видными, статными, и рядом с ними тощий и невысокий ростом Мардохей выглядел ребенком. И лошадь у него была меньше других коней, выбранная не за стать, а за смирный нрав, из тех, что всегда ходят шагом, никтогда не срываясь на рысь.

Моисей очень ценил Мардохея за ум и превосходную память. Мардохей знал все – начиная с того, сколько воинов в колене Эфраимовом, и заканчивая тем, сколько беременных женщин в колене Рувимовом. Происходил он из колена Данова, племени многочисленного, привыкшего добиваться своего не только воинственностью, но хитростью и коварством. Почти все писцы, над которыми начальствовал Мардохей, тоже были из данитян.