Кишлак на склоне. Повесть

© Фёдор Иванов, 2023

ISBN 978-5-0059-4614-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Занималась заря. Сперва непроглядная тьма сменилась серым цветом, в котором обрисовались утренние очертания горной долины. Чуть позже проступили первые робкие краски. Засеребрилась река в низине, зазеленели её берега, поросшие деревьями. Горный хребет резко очертился острыми зубцами пиков на фоне рдеющего неба. Утреннее безмолвие было абсолютным.

Мари стояла у каменной ограды, опоясывавшей просторный деревенский двор, и смотрела, как силуэт большой птицы, видимо орла, медленно скользил по розоватому склону горы на другой стороне долины. С тоской она ощутила в воздухе всё тот же запах пожухлой травы и пыли, что и вчера, и позавчера, и неделю назад.

Выездная бригада Мари, состоящая на данный момент только из неё и врача Кристофа, должна была вернуться в Файзабад ещё позавчера. Вместо этого их направили дальше на юго-восток. В ущелье у Зар-Ханаша произошла перестрелка, был тяжело ранен полевой командир. Почему-то его транспортировку в «центр» отложили на целые сутки, вместо этого расположив их на день в родном селении моджахеда, в его собственном доме. Также следующим утром ожидалось прибытие отряда разведки из Пакистана. Им, мол, непременно требовалось получить от раненого какую-то информацию, пока он не покинул этот район.

Дом моджахеда был самым богатым в пустующем кишлаке: широкое одноэтажное строение с плоской крышей, побеленным фасадом и неглубокой верандой, ограждённой деревянной балюстрадой. Входная дверь располагалась посередине здания, по обеим сторонам от неё было по два окна с выкрашенными синим цветом деревянными рамами. Справа от входа вдоль веранды разрастались кусты миндаля, приятно выделяясь сочной зеленью на фоне белых стен. Слева от дома виднелся сарай, в котором хранились тяпки, мотыги, плуги, вёдра, лопаты, ножницы для стрижки баранов и прочая хозяйственная утварь. Весь двор окружала метровая ограда из серого камня. У широких ворот росло несколько деревьев инжира.

Подстреленный хозяин дома лежал в вытянутом прямоугольном главном помещении, на широком топчане, крытом цветным ковром с вышитыми алыми маками. Раненый подолгу не издавал ни звука и только изредка просил воды слабым голосом. Состояние его было тяжёлое, Мари подозревала, что в течение суток он помрёт, и моджахеды из Пакистана приедут зря.

На ограде перед ней стояло ведро с водой. Мари опустила кисти рук внутрь, и кожу тут же закололи тысячи миниатюрных иголочек. Зачерпнув влагу, она ополоснула лицо и шею. Помечтала о душевой комнате в больнице Файзабада. Затем, дав воде успокоиться, посмотрела на своё отражение – осунулась, круги под глазами. Неудивительно, она очень устала. И не только за последние несколько дней, а вообще. Того ли она ожидала, молодая хрупкая провинциалка, только что получившая в Париже диплом медсестры, записываясь добровольцем в горячую точку?

Она вспомнила, как, сидя на скамейке в Люксембургском саду тёплым весенним днём, они с одногруппницами оживлённо обсуждали её решение. Девочки были шокированы, их широко открытые глаза блестели, а Мари очень возбуждена, непривычно много говорила и всё время сбивалась; у неё захватывало дух от предвкушения грядущих дней. Что сподвигло её на этот шаг? Однозначного ответа она себе дать не могла. Ей действительно нравилась профессия, которую она избрала. И ей казалось естественным помогать людям там, где это столь остро необходимо, в стране, сотрясаемой войной. Мари не сильно увлекалась идеологией, но совсем не соприкасаться с нею, конечно, не могла. Многие знакомые Мари по университету увлекались левыми взглядами и в общем-то симпатизировали Советскому Союзу. У Мари с этой огромной страной была особая связь: её бабушка эмигрировала во Францию из Одессы в 1921-м году и со своей дочерью, родившейся в Париже, говорила по-русски. Та в свою очередь говорила по-русски с Мари. Всё резко изменилось с началом вторжения, и те же люди, что раньше взахлёб цитировали Маркса друг у друга на квартирах, вдруг заговорили крайне негативно о политике СССР и стали обличать «империю зла». Мари такая перемена казалась забавной. Она тоже осуждала агрессию тоталитаризма, но без пены на губах, и гораздо больше ей был интересен другой участник этого противостояния – народ, который поднялся в неравной схватке с захватчиком. Её романтическая душа рвалась на помощь. Разве так и не должно быть в двадцать один год?