Дыхание

Как часто, в жизни ошибаясь, теряем тех, кем дорожим.

Чужим понравиться стараясь, порой от ближнего бежим.

Возносим тех, кто нас не стоит, а самых верных предаем.

Кто нас так любит, обижаем, и сами извинений ждем.

Омар Хайям.

Часть I

Глава 1

Район Индустриального проспекта всегда вызывал у Вадима чувство какого-то беспокойства. Сейчас, в феврале, он смотрел на серые бетонные заборы, серый снег на обочине дороги, низкое свинцовое небо и опять ощущал это чувство. Сам он называл такое состояние «неспокухой». Вроде бы, нет повода для сильных переживаний, каких-то огорчений, ничего не надо долго и тягостно решать, как порой происходит. Но вдруг защемит, какой-то темной паклей в голове появится неясное беспокойство. Нельзя сказать, что это сильно тревожило Вадима, но на просторах интернета он как-то вычитал, что это состояние является проявлением так называемых «панических атак», а такие термины его немного пугали.

Водитель такси, неприметный мужичок с серым лицом («Какой-то он уставший, – отметил про себя Вадим») прошёлся по подбородку пальцами, как бы разминая его, и нажал клавишу на панели. В салон ворвался джингл радиостанции, и на фоне ухающих тревожных басов торопливо затараторил диктор: «По состоянию на сегодня число заболевших вирусом нового типа в городах центрального Китая составило более двух тысяч человек. Китайские власти предпринимают все меры для локализации очага инфекции. В очаги направлены военные медики, которые в ближайшее время приступят к монтажу модульных госпиталей…»

Мужичок скривился, произнёс раздражённо:

– Опять, ля, китаёзы чего-то мутят. Вечно какая-нибудь зараза у них там появляется. Птичий грипп, потом этот… свиной! Моржового еще не хватает!

За окном машины промелькнул синий забор строительной базы, у ворот яркими пятнами стояли оранжевые фургоны, внося своим апельсиновым цветом нотки оптимизма в вызывающие чувство опустошения и потерянности пейзажи питерской промзоны. Машина встала на поворот к крематорию, качнулся картонный ароматизатор на лобовом, потянуло сладко-цитрусовым. Вадим не любил искусственных, «синтетических», как он говорил, запахов. Внутри шевельнулось раздражение, перерастающее в легкую ломоту в теле, – так у него обычно бывало перед простудами. Сейчас это было не простудой, скорее, усталостью, перемешанной с наплывами «неспокухи». Ему пришлось рано просыпаться, лететь самолетом и теперь вот ехать по февральской хмари с ощущением тяжести на в душе. Такси остановилось. Вадим расплатился и зашагал к крематорию.

Здание крематория было похоже скорее на пансионат советской постройки: минимализм, еще не названный «скандинавским», сочетаемый с утилитарным конструктивизмом. У центрального входа стояло несколько групп людей в темных одеждах. Вадим отметил про себя заплаканные лица женщин. В воздухе пахло какой-то сыростью, и эта сырость, словно влажная вата, обволакивала лицо, забиралась под обшлага пальто.

«Да, сколько лет прожил в городе, а до этого места так и не добрался, – на ходу отметил Вадим, – не думал, даже не предполагал такого…надо же, Пашу хороним… Вот так, как и говорили мне, после тридцати пяти начинаешь считать первые потери…» Вадим потянул холодную ручку двери и вошёл внутрь. Он даже не подумал, что обманул себя, поскольку первые потери понёс много ранее, но это было совсем иное…