Когда дым ещё тёплый. Часть 1.

ПРОЛОГ.

ИМЯ, ВЫРЕЗАННОЕ В КАМНЕ.

"Даже имя, отлитое в золоте, стирается быстрее, чем долги, вырезанные в костях."

– из хроник Странника.

Той ночью отец рассказал мне историю, от которой пламя в очаге съёжилось до синего огонька, а тени на стенах зашевелились, будто слушали. Историю о Лихте – герое, чьё имя теперь вырезают на надгробиях и шепчут в молитвах, когда ветер воет в трещине между мирами.

Две страны, Ауром и Орон, разделяла не трещина, а бездна – зияющая рана в самой плоти земли. Говорили, что её прорубил первый удар Меча Мёртвых, когда боги ещё бродили среди людей. Но в ту ночь, когда Лихт впервые поднял Меч, даже земля замолчала.

Ауром сиял башнями из белого мрамора, где фонтаны пели на языке забытых нот. Он был светом – процветающим, полным чудес. Орон же дышал ядовитыми испарениями болот, его стены, словно рёбра гигантского мертвеца, смыкались над улицами-ущельями. Он был тьмой – страной тайн, зависти и боли. Их вражда длилась веками.

Лихт явился, когда война пожирала последние зёрна надежды. Меч он нашёл в гробнице под руинами храма – клинок, впитывающий свет души, как губка кровь. Холоднее льда. Тяжелее греха. Его лезвие пожирало свет, а рукоять, обмотанная кожей самоубийц, пульсировала в ладони, словно живая. И когда он впервые сжал меч, до самой кости просочились шепоты:

– Ты наш… Ты с нами…

Мёртвые поднимались по его слову. Не воины – куклы из плоти и ржавых доспехов. Их мутные, как вода в болотах Орона, глаза следили за Лихтом даже во сне.

Годы битв превратили его в сосуд с трещинами. Меч разъедал душу, оставляя в ней чёрные дыры, куда затекал всё тот же шепот:

– Ты наш…

В ту ночь Лихт встретил Странника. Тот вышел из пламени – подобно пеплу, собрался в человеческую форму. Лицо – маска. Глаза – щели в пустоте. Он предложил простое:

– Отдай душу, и они замолчат, – голос скрипел, как дверь в заброшенной усыпальнице.

Лихт согласился. Не от страха – от усталости.

Новая сила вскипела в венах, горькая, как яд. Он стёр Орон с лица земли за один день. Камни плавились. В воздухе висел вой – то ли ветра, то ли тех, кого Меч поднял в последний раз.

Когда страна стала могилой, Лихт рухнул на колени среди руин. Тело, изъеденное силой, рассыпалось, как глина. Из огня вновь шагнул Странник. Его пальцы, длинные и серые, как корни мёртвого дерева, сомкнулись на горле Лихта.

– Долги не забывают, – прошипел он.

Лихт хрипло засмеялся, выплёвывая кровавые осколки слов:

– Я… спас их…

– Спас? – Странник наклонился, и его дыхание пахло тлением болота, сожжённого ещё до рождения Лихта. – Ты посеял семена, которые съедят их потомков. Ты – первый камень на их могиле.

Из глаз Лихта вырвался свет – душа, слишком яркая для мира долгов. Странник поймал её, как ребёнок ловит светлячка, и спрятал в складках мантии, где уже мерцали тысячи таких же.

– Слишком чистая… Скоро и она станет грязью, как все, – бросил он в пустоту, растворяясь в дыме.

С тех пор прошло много лет…

Столетия стёрли яркость памяти, но тени прошлого не рассеялись.

Народ Аурома воздвиг Лихту золотые статуи. Его имя стало молитвой. Но мертвецы, поднятые его мечом, так и не нашли покоя. Они бродили по земле без цели – лишь с ненавистью в пустых глазницах.

Чёрные Башни продолжали стоять, удерживая натиск Стервятников, но их стены трещали от вечной войны. Между ударами мечей и заговорами алхимиков слышался хриплый шёпот купцов, когда битва стихала.