Моё сибирское детство

Январь 1953 года.

Колхозная деревня Нижняя Курья в глубинке Томской области.

Пять часов утра.

Евдокия встает с постели, шлепает босыми ногами по холодному полу в остывшей за ночь избе к русской печи, достает с нее пимы, обувается. В кромешной темноте на ощупь идет к столу, зажигает керосиновую лампу. Вздрагивает от внезапного гулкого удара. Это треснуло бревно в стене избы от лютого мороза. Бросает взгляд на окно, полностью украшенное причудливыми морозными узорами.

В избе, в сколоченной наспех загородке, перебирает растопыренными ножками теленок, постукивая по полу. Ему два дня отроду. От него исходит какой-то младенческий запах вперемешку с запахом подстилки из свежего сена. Он тычется мордашкой в загородку, ему хочется есть. Будешь ты, малыш, накормлен молочком из бутылочки с соской, только попозже.

Евдокия зажигает фонарь «летучая мышь» и направляется во двор, проведать скотину. Дверь избы не сразу поддается, она примерзла к косякам и порогу, приходится толкнуть посильнее. В открывшуюся дверь клубами пара врывается мороз. Евдокия быстро захлопывает дверь, идет в хлев. В открытой части хлева пофыркивает лошадь, из ее ноздрей выдыхается пар. Эта лошадь служебная, «казенная». Она предоставлена хозяину государством для выполнения возложенных на него обязанностей. Содержание лощади обязан обеспечивать хозяин, но при этом он вправе пользоваться ею в личных целях, например: вспахать огород, привезти дрова, съездить в гости, и мало ли чего еще.

В закрытом хлеву стоит недавно отелившаяся корова, перемалывает свою жвачку и тяжко вздыхает; ее большие глаза блестят двумя светляками в слабом свете фонаря. Корову сюда загнали на время сильных морозов, чтобы, не дай бог, не застудилась, кормилица.

Тут же окружили хозяйку овцы, заблеяли. В отдельном закутке завозилась свинья. Заголосил петух, встрепенулись куры на насесте.

Евдокия вышла из хлева, взглянула на небо, усыпанное яркими звездами в сегодняшнюю безлунную ночь, вернулась в избу. Наскоро ополоснув лицо у рукомойника, принялась растапливать русскую печь. До завтрака надо успеть испечь хлеб. Квашня замешана с вечера, тесто подошло. Нужно подождать, когда прогорят дрова и печь прогреется, после чего скатать караваи и посадить их деревянной лопатой в раскаленное нутро печи. А пока надо приготовить завтрак для семьи и корм скотине.

Евдокия растапливает другую печь, с плитой. Сняв с плиты круги, устанавливает два чугуна. В одном греет воду на приготовление пойла скотине, в другом варит картошку для свиньи. В кастрюле варит кашу на завтрак.

Поднимается с кровати глава семьи Василий, сворачивает из газеты самокрутку, насыпает в нее самосад из трофейной немецкой оружейной масленки, закуривает. Изба наполняется едким густым дымом. Покурив, хозяин выходит во двор, раздает вилами сено лощади, корове, овцам. Он слышит скрип снега под ногами идущих по улице на колхозную ферму доярок, скотниц. Возвращается в избу с охапкой дров, помогает готовить, а затем раздавать корм скотине.

Позавтракав, Василий идет запрягать лошадь в сани. Он направляется в трехдневную поездку по ближним и дальним деревням и рабочим поселкам назначенного ему участка территории. Работает он агентом министерства заготовок и обязан вести учет всей живности, имеющейся в личном хозяйстве каждого жителя вышеупомянутых поселений, вплоть до каждой курицы. Владельцы живности обязаны сдавать государству часть продукции натурой с каждой скотской головы, в том числе: масло, мясо, яйца, шкуры забитых животных. Конечно, не полностью, а в размере установленных процентов. Этот вид обложения не применялся к колхозникам. Продукцию свозили на пункты сбора, затем она отправлялась в райцентр и далее, на пропитание рабочего класса. Василий в своих поездках по округе навещает каждого хозяина, осведомляется по предъявленным квитанциям об уплате «оброка», записывает всё в большие «амбарные» книги. Недоимщикам грозит серьезными неприятностями.