Все жанры Все авторы
Губин - Максим Горький

Губин

Страниц

15

Год

—

Губин был в таком состоянии, что его облик напоминал бездомную собаку, выбравшуюся на незнакомую улицу. Местная шайка сильных псов покружила его, а страх заставил Губина принять оборонительную позицию, присев на задние лапы и метя пыльным хвостом. Он оскалил зубы, выл изо всех сил, то и дело пытаясь запугать своих врагов или, возможно, вызвать их желание сблизиться с ним. Но те, видя его слабость и ничтожность, отнеслись к нему спокойно, с легким насмешливым оттенком. Они не возмущались, но все же решили подчеркнуть свое превосходство, скучно тявкая по морде этой незнакомой собаке...

Впрочем, несмотря на схожесть с бездомным псом, Губин был совсем не таким бессильным. Он имел в себе внутреннюю силу, настойчивость и упорство, чтобы справиться с любыми трудностями. Будучи издерганным и израненным, он продолжал идти вперед, несмотря на всех своих врагов и преграды на его пути. Но это только придавало ему еще больший металлический блеск, как устремленного в бой пса, готового спорить за свои права и свое место под солнцем.

Губин не был просто слабым бездомным псом, он был бойцом, готовым бороться за свои цели и достижения, несмотря на трудности. И, хотя окружающие могли относиться к нему скептически, он продолжал верить в свою силу и направлять все усилия на достижение успеха. Не смотря на то, что непростой путь вперед требовал все больше усилий и стойкости, Губин продолжал бороться и доказывать, что он достоин места среди великих.

Читать бесплатно онлайн Губин - Максим Горький

…Впервые я увидел его в трактире; забившись в дымный угол и загородясь столом, он надорванным голосом кричал:

– Я вашу правду знаю… всю здешнюю правду знаю!

Перед ним полукругом стояло человек пять солидных мешан, неохотно поддразнивая его насмешливыми междометиями. Один равнодушно выговорил.

– Как те правды не знать, коли ты всех оболгал…

Изношенный, издерганный Губин напоминал бездомную собаку: забежала она в чужую улицу, окружили ее сильные псы, она боится их, присела на задние ноги, метет хвостом пыль и, оскалив зубы, визжит, лает, не то пытаясь испугать врагов, не то желая поластиться к ним. А они, видя ее бессилие и ничтожество, относятся к ней спокойно – сердиться им лень, но чтобы поддержать свое достоинство, они скучно тявкают в морду чужой собаке.

– Кому ты нужен?

Мне давно и хорошо знакомы трактирные споры о правде, споры, нередко восходившие до жестокого боя, я и сам не однажды путался в этих беседах, как слепой среди кочек болота, но, незадолго до встречи с Губиным, смутно почувствовал, что все эти разноголосые состязания до бешенства и до крови выражают собою только безысходную, бестолковую тоску русской жизни, разогнанной по глухим лесным уездам, покорно осевшей на топких берегах тусклых речек, в маленьких городах, забытых счастьем. Стало казаться, что люди ничего не ищут и не знают, чего искать, а просто – криком кричат, чтобы избыть скуку жизни.

Окна трактира открыты, а над головами людей колеблется, не исчезая, облако сизого дыма. Огни ламп – точно желтые кувшинки на мертвой воде пруда. За окнами тихо плывет августовская ночь – ни шороха, ни шёпота. Я смотрю на темное небо, на яркие звезды и, деревенея под тяжестью уныния, думаю:

«Неужели небо и звезды для того, чтоб прикрыть эту жизнь? Такую?»

Кто-то говорит уверенно и спокойно, точно читая написанное:

– Ежели кубасовские мужики свой лес оберечь не поспеют, завтра он обязательно займется с полуденной стороны, а тогда, конечно, и Биркиных леса натло выгорят…

Спор на минуту затих, и снова, разъедая тишину, слышен надломленный голос:

– А что значит – правило?

Тяжелые, неуклюжие слова сталкиваются одно с другим и давят мысли насмерть. Голоса звучат громче и злей, под шум их я почему-то вспоминаю нелепые стихи:

Боги дали человеку
Воду, чтоб он пил и мылся,—
Он же взял да утопился
В ней…

…Потом я сижу один на ступени крыльца трактира, глядя через площадь в тусклые пятна окон Протопопова дома – за окнами мелькают черные тени, глухо и печально звучат басы гитары и высокий, раздраженный голос время от времени вскрикивает:

– Но – позвольте! Дайте же мне сказать…

А кто-то другой дробно сыплет в тишину, как в бездонный мешок:

– Нет – постойте, нет – постойте…

Дома, прижатые тьмою, кажутся низенькими, точно холмы могил. Черные деревья над крышами – как тучи. В глубине площади одиноко горит фонарь, его свет повис в воздухе неподвижным прозрачным шаром и напоминает одуванчик.

Тоска. Ничего не хочется.

Если кто-то подойдет сквозь тьму и ударит по голове – упадешь на землю и даже не посмотришь – кто убил.

Всё та же дума со мною – верная мне, как собака, она никогда не отстает от меня:

«Разве для этих людей дана прекрасная земля?»

Из двери трактира с треском и громом бежит кто-то, катится по ступеням мимо меня, падает в пыль и, быстро вскочив, исчезает во тьме, угрожая:

Вам может понравиться: