Занятие для старого городового. Мемуары пессимиста

В книге использованы фотографии из личного архива Игоря Голомштока, работы Бориса Биргера из личного архива Наталии Биргер, а также фотографии Игоря Пальмина и Нины Аловерт

Автор и издательство благодарят за предоставленные фотографии, а также за помощь при уточнении дат и фактов Ю. Вишневскую, В. Голомштока, М. Плавинского, Л. Бажанова, А. Алековского, О. Зиновьеву, М. Розанову-Синявскую

© Голомшток И. Н.

© Бондаренко А. Л.

© Биргер Н., репродуцирование картин Б. Г. Биргера

© Фото Нины Аловерт

© ООО «Издательство АСТ»

По безнадежности все попытки воскресить прошлое похожи на старание постичь смысл жизни.

Иосиф Бродский

“Занятие для старого городового”, – говорила моя бабушка, имея в виду, конечно, не сочинение мемуаров, но попадая в точку. Сейчас, когда мне перевалило за восемьдесят, делать в этом изменившемся за последние двадцать лет мире мне особенно нечего, кроме как перебирать крупу своей памяти, отделяя крупицы того, что может представлять интерес – для кого? для читателей, потомства, историков? – от имеющего значение только для меня самого, и, сидя за столом, заносить на бумагу тени прожитых лет, чем и занимаются многие мои сверстники, склонные, как и я, к бумагомаранию.

Я плохо помню свою биографию. Память нуждается в стабильности жизни, она привязана к месту, а у меня эти качества всегда были в дефиците. Так, в годы начального обучения мне пришлось сменить десять или одиннадцать школ: Калинин, Москва, Перловка, Малаховка, Расторгуево, еще что-то, потом Стан Хаттынах, Ягодное, Магадан, опять Москва… И далее – эмиграция: Лондон, Оксфорд, Сент-Эндрюс (Шотландия), Мюнхен, Париж, Калифорния, Кембридж (Массачусетс), Амстердам и многое другое. Неудивительно, что при таком жизненном калейдоскопе в памяти сохраняются только фрагменты, обрывки, кусочки прожитого. Отчасти поэтому я давно зарекся писать воспоминания. И не только поэтому.

В воспоминаниях Бродского прошлое – это процесс становления самосознания, формирования личности – его собственной и людей его поколения. Адекватно воскресить такой процесс трудно, если вообще возможно. Бродскому, впрочем, это удалось. Моя задача скромнее.

Мне повезло. В своей жизни я был знаком с рядом известных, во многих отношениях выдающихся людей, а также со многими не столь известными, но тоже яркими, неординарными личностями: А. Д. Синявский и М. В. Розанова, Ю. М. Даниэль и Л. И. Богораз, А. С. Есенин-Вольпин, А. М. Пятигорский, Р. Б. Климов, Ю. М. Овсянников, М. М. Этлис, Г. П. Щедровицкий, Г. Д. Костаки, А. А. Галич, В. Е. Максимов, В. Н. Войнович, А. М. Волконский, Б. П. Свешников, А. Т. Зверев, В. И. Яковлев, О. А. Кудряшов, Б. Г. Биргер… Со многими дружил. С другими общался, и каждый оставил свой след в моей жизни. О них-то я и хотел бы написать в первую очередь, хотя для этого надо обладать литературным талантом, превосходящим мои скромные способности.

Что же касается собственной моей личности, то тут мне представляется важным показать свое отношение к стране, в которой я жил, с ее политическим режимом, который, как мне представляется и сейчас, модифицируясь с ходом истории, принимая всё новые обозначения, сохранил свою первоначальную основу. Мое негативное отношение к этому режиму определилось очень рано в силу ряда обстоятельств, из коих три я принимаю за точки отсчета для формирования моего мировоззрения: арест в 1934 году отца, четырехлетнее (с 1939-го по 1943 год) пребывание на Колыме и процесс Синявского – Даниэля (1966 год).