Все жанры Все авторы
Рим - Николай Гоголь

Рим

Страниц

20

Год

2006

Николай Васильевич Гоголь - один из выдающихся русских писателей, искусствоведов и путешественников XIX века. Его творчество отличается уникальностью и оригинальностью сюжетов, а также глубоким погружением в душу разных городов мира. Из всех трех святых столиц, которые Гоголь посетил в своих странствиях - Москве, Риме и Иерусалиме, Рим оказался для него особенно привлекательным. В течение почти пяти лет Гоголь жил в этом вековом городе, исследуя его архитектуру, культуру и историю. Будучи очарованным атмосферой Рима, Гоголь создал множество произведений, в том числе знаменитый роман "Мертвые души".

Интересно отметить, что изначально Гоголь планировал написать целый роман, посвященный Риму, под названием "Аннунциата". Тем не менее, в 1841 году он решил изменить название своего произведения на "Мадонна дей фьори", а год спустя, в 1842 году, выпустил повесть "Рим". Это изменение заглавия отражало изменение темы и смещение акцента повествования - теперь история не о женщине, а о самом городе.

Стоит отметить, что использование топонимов в названии произведений стало привычкой для Гоголя. Так, в его ранних произведениях, таких как "Миргород" (1835) и "Невский проспект" (1835), также присутствовали названия городов. Повесть "Рим" стала своеобразным завершением этого цикла.

Если мы согласимся с тем, что произведение искусства всегда отражает образ мира, imago mundi, то повесть Гоголя о Риме становится не только исследованием особого гения этого города, но и идеальным imago Urbis - образом города во всей его красе и многогранности.

Читать бесплатно онлайн Рим - Николай Гоголь

РИМ

повесть

Попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные как уголь тучи, нестерпимо затрепещет она целым потопом блеска. Таковы очи у альбанки [1]  Аннунциаты. Всё напоминает в ней те античные времена, когда оживлялся мрамор и блистали скульптурные резцы. Густая смола волос тяжеловесной косою вознеслась в два кольца над головой и четырьмя длинными кудрями рассыпалась по шее. Как ни поворотит она сияющий снег своего лица – образ ее весь отпечатлелся в сердце. Станет ли профилем – благородством дивным дышит профиль, и мечется красота линий, каких не создавала кисть. Обратится ли затылко с подобранными кверху чудесными волосами, показав сверкающую позади шею и красоту невиданных землею плеч – и там она чудо. Но чудеснее всего, когда глянет она прямо очами в очи, водрузивши хлад и замиранье в сердце. Полный голос ее звенит, как медь. Никакой гибкой пантере не сравниться с ней в быстроте, силе и гордости движений. Всё в ней венец созданья, от плеч до античной дышущей ноги и до последнего пальчика на ее ноге. Куда ни пойдет она – уже несет с собой картину: спешит ли ввечеру к фонтану с кованой медной вазой на голове – вся проникается чудным согласием обнимающая ее окрестность: легче уходят в даль чудесные линии альбанских гор, синее глубина римского неба, прямей летит вверх кипарис, и красавица южных дерев, римская пинна, тонее и чище рисуется на небе своею зонтикообразною, почти плывущею на воздухе, верхушкою. И всё: и самый фонтан, где уже столпились в кучу на мраморных ступенях, одна выше другой, альбанские горожанки, переговаривающиеся сильными серебряными голосами, пока поочередно бьет вода звонкой алмазной дугой в подставляемые медные чаны, и самый фонтан, и самая толпа – всё кажется для нее, чтобы ярче выказать торжествующую красоту, чтобы видно было, как она предводит всем, подобно как царица предводит за собою придворный чин свой. В праздничный ли день, когда темная древесная галлерея, ведущая из Альбано в Кастель-Гандольфо [2], вся полна празднично-убранного народа, когда мелькают под сумрачными ее сводами щеголи миненти в бархатном убранстве, с яркими поясами и золотистым цветком на пуховой шляпе, бредут или несутся вскачь ослы с полузажмуренными глазами, живописно неся на себе стройных и сильных альбанских и фраскатанских женщин [3], далеко блистающих белыми головными уборами, или таща вовсе не живописно, с трудом и спотыкаясь, длинного неподвижного англичанина в гороховом непроникаемом макинтоше, скорчившего в острый угол свои ноги, чтобы не зацепить ими земли, или неся художника в блузе, с деревянным ящиком на ремне и ловкой вандиковской бородкой, а тень и солнце бегут попеременно по всей группе, – и тогда, и в оный праздничный день при ней далеко лучше, чем без нее. Глубина галлереи выдает ее из сумрачной темноты своей всю сверкающую, всю в блеске. Пурпурное сукно альбанского ее наряда вспыхивает, как ищерь [4], тронутое солнцем. Чудный праздник летит из лица ее навстречу всем. И, повстречав ее, останавливаются как вкопанные: и щеголь миненте [5] с цветком за шляпой, издавши невольное восклицание; и англичанин в гороховом макинтоше, показав вопросительный знак на неподвижном лице своем; и художник с вандиковской бородкой, долее всех остановившийся на одном месте, подумывая: “то-то была бы чудная модель для Дианы, гордой Юноны, соблазнительных Граций и всех женщин, какие только передавались на полотно!” и дерзновенно думая в то же время: то-то был бы рай, еслиб такое диво украсило навсегда смиренную его мастерскую!

Вам может понравиться: