Возможно, потому, что
Джан Алессио, блуждая, наблюдал
Потехи огненные —
Фейерверки и пейзажи,
Где принародно, на картинах,
Инструменты правосудия торчат
Из зданий городского трибунала.
И выживших «детей Мадонны»,
Молящихся среди церквей богатых,
Монастырей.
При всем при этом
Толерантен был Неаполь
Средь остальной Европы,
А неаполитанец,
Искусно овладев талантом
Радоваться жизни
Повсюду видя блеск и красоту:
В муравейниках – кварталах,
Шумных рынках,
Средь шулеров игорных,
И жонглеров, комедиантов
И служанок
Певцов, бродячих музыкантов,
Девиц с полотен Караваджо,
Лавок сувенирных,
Мадонны с четками
И мальчиков трактирных.
Возможно, потому,
Что век барокко —
Век Разума и Просвещенья,
Возможно, красотой Неаполя,
Столицей двух Сицилий,
Поэт был окрылен.
Ведь даже в те века то был
Большой красивый город.
Крылатая фраза там зародилась:
«Увидеть Неаполь и умереть.»,
Которая потом
Парижу пригодилась.
Так появился «Пентамерон»
Как «Сказка сказок»,
Где в «Академии бездельников»
Лоббировали местные
Тосканский диалект.
Дон Базиле назначен был
Правителем
Простого городка,
Что назывался Джульяно.
И жил бы он безбедно, только вот
Врача не оказалось рядом,
А эпидемия пришла,
И жизнь поэта унесла…
В семье писателя
Достаточно талантов:
Брат – композитор оперный,
Сестра – красавица,
Певица, выпускница
Оперной школы неаполитанской,
Что отличалась от венецианской
Красой мелодии своей
При связях
С королевскими домами.
Именно ей народ теперь обязан
Рожденью «Сказки сказок»
Из рукописей брата.
Не зря «Пентамерон»
Насквозь пронизан
Отголоском музы,
Не зря, как сборник сказок, появился
Во время гениев, гениев науки —
Все физики и математики
Тяготеют к подобной тематике.
В начале книги мы читаем сказку
О спящем… принце,
Да, да, именно так,
И оживить его возможно
Лишь кувшином слез
Влюбленной девушки в него,
Но там своя интрига…
У короля страны Валле Пелоза
Была задумчивая дочь —
Принцесса Zоза,
И все его старания
Развеселить дочурку
Свелись на нет,
Пока в один единственный момент
Принцесса Zоза, пребывая
В меланхолии жесткой,
Посмела рассмеяться
Над уличной старушкой,
Бранившей местного пажа
Из-за разбитого кувшина.
Она так много всего наговорила!
(«Боже мой, я даже не могу произнести»).
Была ее речь многослойна,
В оскорблениях своих
Непристойна.
Первый май упомянула,
Парусник и ветер,
Про рубашку и мула,
Про копье каталонское…
И кое-что еще.
Прошлась по всем,
Кто был в «авторитете».
Удар за ударом наносила,
Вот это сочинила,
В конце добавила:
«Разбойник!!!»
«Как можно злостно так
Ругать дитя?
Подумаешь, кувшин,
