Всё торчком!

Здесь будет все: пережитое,

И то, чем я еще живу,

Мои страданья и устои,

И виденное наяву.

Борис Пастернак

В 1996-м году с подачи благодарных спонсоров вышли в издательстве «ВИР» (Киев) с тиражированием в одной немецкой типографии для широкого обозрения мои автобио – и географические наброски под названием «Всё пучком!..», которые до сих пор «висят» в ИНТЕРНЕТ на некоторых сайтах.

Ничуть не обольщаясь их долголетием и нисколько не занимаясь самолюбованием, мне захотелось по прошествии энного количества лет и далее поделиться с Вами своими сугубо личными взглядами на нашу действительность и в какой-то степени помочь своим жизненным опытом людям ищущим, метущимся, любознательным, любого возраста и национальности найти свою нишу в настоящем обществе и времени. И дать деловой импульс тем покладистым, вдумчивым, устроившимся или только устраивающимся в этой жизни представителям любого вида бизнеса, творчества или простым обывателям. Словом, всем тем, кто захочет прочесть прилагаемые страницы.

Поэтому настоящий сгусток моего жизненного пути является прямым продолжением и корректировок вышеуказанных набросок.

ТОРЧОК. Торчащее, выдающееся вперёд, вверх. «Толковый словарь русского языка» под ред. C. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой, Издательство «Азъ»1992 г.

Вот из таких неординарных «всплесков» моей жизнедеятельности и состоит эта книжица.

Не всегда выдающихся вперед, вверх, но всегда торчащих и поэтому приковывающих внимание и оставляющих памятный след в жизни человека.

1994 год, июль, Киев, городской онкологический центр.

Реанимация. Тяжело пробуждаюсь от похлопывания по щекам и слышу:

– Ага, проснулся. Взгляд осмысленный, значит, сможет говорить. Подойдите к нему поближе.

Тошнотворно пахнуло застарелым, неискоренимым запахом перегара. Видно, реаниматолог постоянно перебирает. Он часто-часто моргает слезливыми глазками через очки и показывает куда-то в сторону (потом мы его прозвали «Моргунчик»). С большим усилием поворачиваю голову – мелькнула какая-то трубка: вспомнил, это же поставленный до операции дренаж через ноздрю из легких – и в плывущем сознании определилась фигура моей благоверной. Как она попала сюда? Через пару дней узнал – за бутылку «Рябины на коньяке».

Остолбеневшая от страха, с застывшим испугом на лице, неестественно пытаясь вымучить радостную улыбку, она придвигается к моей койке и произносит:

– Вовулек, здравствуй! Да ты неплохо выглядишь. Как ты себя чувствуешь?

Жарко. Очень и очень жарко. Вижу настежь открытые окна (это в реанимации-то!) и горячий воздух, прокатываясь по моему лицу и рукам, ничуть не остужает.

– Здравствуй, Лиля. Да все нормально, торчком… Долго это было? – спрашиваю я, а самого неотступно давит, разламывает голову вопрос: так какую же мне операцию сделали – с выводом стомы или без? Она-то, конечно, уже знает, но то она, а жить – то мне. Я же в лихорадочном неведении и у меня ничего не болит. Когда проходил обследование, врачи однозначно говорили об операции, я готов был к ней, но про ее исход отводили взгляд и глубокомысленно заявляли: Когда будем делать – определимся. Видно, чернобыльские болячки не так-то легко распознаются традиционными методами диагностики.

Непреодолимо хочется немедленно откинуть простынь и посмотреть на тело.