Мир девяти

Сколько я спала, не знаю, пока в сознание не стало проникать чье-то бормотание. Голос мужской. Не похожий ни на голос Горы, ни на голос Меара. Достаточно тихий, мягкий. Я вслушалась в слова:
- О боги Месана, зачем присылать видения, которые лишь бередят мои раны. Зачем наказывать меня так долго, невероятно долго. Пошлите мне смерть. Я больше не выдержу ни дня в этой клетке…
Чего?
Я потянулась, разминая затекшее тело, и открыла глаза. Что ж так неудобно-то?
Где это я?! Над головой серый каменный потолок. Взгляд скользнул по стенам. Такой же камень. Комната большая, но узкая. У одной стены лежала я, у другой под самым потолком тускло светилась щель, в которую я даже руку не смогла бы просунуть, стена напротив меня представляла собой решетку с дверцей, в которую пройдет разве что кот. А дальняя стена терялась в сумраке, но именно оттуда и доносилось это бредовое бормотание.
Так, что-то мне все это не нравится!
- Где я?
- О боги Месана, умоляю, смилуйтесь надо мной. Дайте мне покой. Мне кажется, я сошел с ума.
Я поднялась с тонкого слоя соломы, которой был устлан весь пол. Понятно, почему неудобно. Попробуйте поспать на камнях устланных колючей соломой. На доске с гвоздями и то мягче будет!
- Ау? А ничего, что я в вашу молитву вмешиваюсь? Эй, покажитесь хоть!
Но пленник с еще большим усердием продолжил свои завывания, переходя на крик:
- О милосердная богиня Ларуза, о священные дети ее Верл и Маур! Простите меня за мои грехи, простите за то, что все еще жив и молю о смерти! Избавьте меня от греховных видений! Лишите слуха, чтобы я не мог слышать их манящие в бездну голоса-а-а-а!!!!
- Слышь, болезный! Что ты тут арию юродивого из оперы «Борис Годунов» исполняешь? Я всего лишь хотела узнать, как меня сюда занесло, и где я вообще, а не страсти по Матфею слушать!
Я прошлась по комнате. Или клетке? Не очень-то большой, надо сказать, как мне показалось раньше. Максимум три на семь. Потолок высокий, и я, как ни старалась, не смогла допрыгнуть до узкой щели, из которой сочился скудный свет.
Пленник после моего заявления замолчал, чему я была несказанно рада, но вскоре тишина начала меня угнетать. А еще больше раздражал взгляд из сумрака, который я чувствовала всеми клеточками тела.
Нет, я так больше не могу.
Я развернулась и направилась в нервирующую меня темноту. Надо же как-то налаживать контакт? Вдруг меня сюда надолго поселили!
Шорох заставил меня остановиться, вглядываясь в сидевший у стены силуэт. Ничего не видать, кроме поблескивающих глаз, разглядывающих меня так, словно я - разговаривающий динозавр.
- Эй! Кто вы? Как я сюда попала? – Я снова сделала шаг и тут темнота ожила.
- Не приближайся ко мне, ведьма черной луны! Я не поддамся на твои искушения!
- Да больно надо! – вспылила я. – Тоже мне, принц Датский! Искушать еще тебя! На кой ты мне сдался?! Я же по-человечески спрашиваю: где я? Что, так трудно ответить? Сразу обзываться!
Я развернулась и потопала к стене, откуда пробивался свет. Сзади послышался шорох и шлепанье босых ног.
- Подожди…
Ну, наконец-то! Достучалась!
Я развернулась и уставилась на моего невольного соседа.
Ндааа.
Сколько же он здесь обитает?
Высокий лоб, был испачкан вековой грязью, под прямыми линиями смоляных бровей на меня настороженно смотрели черные, без зрачков глаза. Прямой тонкий нос говорил о породе, а вот нижняя часть лица терялась в зарослях длиннючей черной бороды. Волосы черной гривой спускались до пояса. Вряд ли дядя выбрал такой имидж добровольно. Не иначе всему виной абсолютный пофигизм тюремщиков. А, да! Единственное, что выбивалось из общего портрета – белоснежная прядь. Она начиналась у виска, и уходила за спину.