Собиратель

1994 год, Тамбовская область, город Тамбов. Шестьдесятчетырёх летний профессор кафедры Тимофей Иванович Горинов, много лет преподаёт физику для студентов в институте факультета физмата. Его работа ему очень нравится и даже больше того- это для него часть жизни. Некоторые люди приходят на работу и выполняют свои должностные обязанности, считая часы до окончания смены. А Тимофей Иванович был из того редкого числа тех, кто не просто работал, а жил этим. Он не просто увлекался физикой, он на примере своего богатого опыта показывал юным студентам, что это за естественная наука. Например, на прошлом месяце он изготовил кустарным способом динамо машину и воспроизводил её принцип работы на кафедре студентам. Юное поколение было в восторге, так же как и сам Тимофей Иванович. Ему нравилось преподавать и даже быть другом для будущего дарования.

–Итак, как мы с Вами помним, третий закон Ньютона, который гласит, что действию всегда есть равное противодействие, иначе говоря, взаимодействия двух тел друг на друга между собою равны и направлены в противоположные стороны,– поясняет Тимофей Иванович, рисуя на доске схему и формулу,– Если немного оттолкнуться от физики и Ньютона, то представьте себе общество, людей. Например, идете вы по улице поздно, и на вас нападает хулиган. Он толкает вас, что-то требует при этом, вы толкаете его в ответ, возможно с равной силой и так же требуете от него, только чтобы он отстал от вас. Или например, вам сказали грубость, вы в ответ скажите тоже самое.

–Тимофей Иванович,– поднимая руку, решил прервать профессора студент,– С людьми куда сложнее.

–Поясни, пожалуйста, Степан.

–Ну, вот, к примеру, про ту же грубость, если хамят тебе, то хочется ответить куда более грубо, или если толкают, то хочется толкнуть противника ещё сильнее, да так чтобы тот упал.

–Да, тут ты прав,– улыбнувшись и снимая очки, ответил Тимофей Иванович,– То, какие я привёл примеры, косвенные для физики, они подходят больше для психологии,– тут прозвучал звонок, сигнализирующий об окончании пары,– Ну ребята, на этом можно закончить лекцию и не забывайте про курсовые работы к следующей пятнице. Готовьтесь.

Студенты начали собираться, укладывая тетради и книги в свои сумки. Студент по имени Степан, который очень уважал своего преподавателя, хотел что-то спросить у него, но в аудиторию зашёл в деловом костюме декан и холодным голосом произнёс:

–Тимофей Иванович, будьте добры, зайдите в мой кабинет через пять минут.

Тимофей Иванович ввиду своего естества и воспитанности, откликнулся:

–Сию минуту.

Через пару минут аудитория опустела, и Тимофей Иванович вышел последним, закрыв за собой дверь. На доске всё также остался нарисован с формулировкой закон Ньютона, на которую падал солнечный свет из широкого окна.

После окончания рабочего дня, Тимофей Иванович, надев на себя черное пальто, шарф и кепи на голову, так как уже был серый и холодный конец октября, вышел за пределы университета, попрощавшись со своими коллегами. По улице он брёл и торопился на автобусную остановку, чтобы не опоздать, иначе следующий автобус придётся ждать долго. Держа в руках свой кожаный коричневый портфель, какие обычно носят учителя школ и вузов. На небе плыли свинцовые серые тучи, возвещающие о скором начале дождя, заслонив собой свет еле греющего солнца. Кругом мимоходом Тимофею Ивановичу виднелись усталые и угрюмые лица прохожих, как будто все хандрили из-за осенней непогоды, а может и вовсе от плохого настроения, принявшего столь хронический характер. Подбираясь через перекрёсток, Тимофей Иванович увидел, как автобус нужного ему маршрута уже стоит на остановочном кармане и вот-вот отъедет с места. Он решил побежать, что есть мочи, чтобы не опоздать на него, но тут как назло через перекрёсток лихо решил проскочить наглый водитель на иномарке, чёрной, как катафалк. Безумец резко затормозил со свистом шин, из под которых появился серый дым. Тимофей Иванович опешил и растерялся. Он не знал куда податься, отринуть в сторону или отскочить назад, пока машина неслась в его сторону. Благо трагедия обошла его стороной. Водитель опустил стекло двери и начал орать так, сколько ему позволяло недоразвитие его совести и величие его тупости над воспитанием.