Тайное дитя

Мейбл крепко держится за руку Элинор. Их рессорная двуколка быстро катится по проселочной дороге. Из-под копыт Дилли в знойный июльский воздух взлетают облачка пыли. По обеим сторонам дороги, словно часовые, стоят деревья. Их ветви нависают над дорогой и изгибаются подобно аркам собора, образуя прохладный зеленый купол, который защищает маленького пони и сидящих в двуколке от нещадного послеполуденного солнца.

– Быстрее! – хихикает Мейбл, глядя сияющими глазами на мать. – Пусть Дилли бежит быстрее!

Девочка оглядывается на дорогу и весело смеется. Ей нравится, что ветер играет ее локонами, почти прозрачными на солнце, а сама она возбужденно подпрыгивает на сиденье рядом с матерью.

Элинор натягивает поводья. Те похрустывают. Ветер доносит слабый запах конского пота. Для такой жары пони бежит достаточно резво. Они так и так приедут намного раньше времени, чтобы встретить лондонский поезд, прибывающий в 16:25.

– Мейбл, Дилли не может бежать быстрее, – отвечает Элинор. – Сейчас слишком жарко. И потом, она уже довольно старая. Было бы некрасиво ее перенапрягать.

Гнедые бока Дилли потемнели от пота, но она по-прежнему бежит быстро, добросовестно подчиняясь командам Элинор. Уши лошадки навострены, голова поднята, словно и она вместе с хозяйкой радуется возвращению Роуз. Элинор захлестывает счастье. Она думает, как поделится с сестрой замечательной новостью, и представляет реакцию Роуз. Даже Эдвард пока об этом не знает.

Мейбл надувает губки и отпускает руку матери:

– А сколько Дилли лет?

– Где-то около тринадцати.

– И она старая?

– Пожалуй, для пони это средний возраст.

– Мама, а тебе сколько лет?

– Мейбл, неприлично спрашивать у леди о ее возрасте, – смеется Элинор, наклоняется и целует дочку в макушку. – Но тебе я скажу, только пусть это останется нашей тайной, – говорит она, похлопывая себя по переносице и делая суровое лицо.

Мейбл кивает. Личико малышки тоже принимает серьезное выражение.

– Мне двадцать семь. В общем-то, почти двадцать восемь, – удивленно добавляет Элинор.

Когда же она успела достичь этого уже не юного возраста? Всего год назад ей было двадцать; во всяком случае, так говорят ее ощущения. И почему в двадцать восемь кажешься гораздо старше, чем в двадцать семь? А там и до тридцати рукой подать, сокрушенно сознаёт она. Тридцать лет для женщины – это старость? Мужчина такого возраста считается только-только входящим в расцвет сил, но женщина…

– Какая же ты старая! – восклицает Мейбл. – Значит, ты скоро умрешь, как Пэтч? Мама, но ты же не умрешь, правда?