Служители трех миров

Я уже давно понял, что все случайное в нашей жизни на самом деле бывает далеко не случайным. Так произошло и с этой книгой. В очередной из писательских поездок я познакомился с заместителем главного редактора московского издательства “Вече”, известным российским поэтом Геннадием Ивановым. В один из вечеров мы разговорились с Геннадием о серии “Великие тайны”, которую он редактировал, а я с увлечением собирал и читал. В конце беседы, видя мою заинтересованность подобной тематикой, Геннадий предложил: “А не написать ли тебе о чем-нибудь для нас. Вот только о чем? Какие у вас в Якутии самые великие тайны?..” Я тут же совершенно спонтанно, не задумываясь, произнес: “Шаманизм…” И попал точно в цель – в “Великих тайнах” такой книги еще не было. Мы ударили по рукам. Все произошло очень быстро, и судьба как бы действительно случайно подарила мне шанс, но уже позже, погружаясь в работу, я исподволь обнаруживал все больше и больше каких-то неслучайных обстоятельств рождения книги. Во-первых, я уже около семи лет вел в газете “Якутия” рубрику “Аура” о паранормальных явлениях, феноменах, различных верованиях и ритуалах, встречался со многими их носителями и, естественно, накопил кое-какой материал и опыт личных наблюдений. Были среди моих собеседников и люди, называвшие себя шаманами, народными целителями с шаманскими корнями, нынешние дети и внуки некогда знаменитых шаманов. Параллельно собралась небольшая библиотека литературы по шаманизму. Так что первичное основа для написания книги у меня была, а также просматривались реальные возможности за отведенный год работы над рукописью еще кое-что прирастить к имеющемуся материалу. Более того, начав пристальнее вглядываться в мир уже под заданным углом, я вдруг обнаружил, что шаманизм, в сущности, окружал меня с самого детства, я просто жил среди него и в нем, но не акцентировал на этом внимания. К примеру, родившись в середине прошлого века в только что обозначенном на карте рыбацком поселке Тас-Тумус (в переводе – Каменный Мыс), у подножия действительно крутого и высокого каменного мыса, врезавшегося в великую Лену, я в детстве долго не мог понять, почему некоторые старики-якуты поставили свои дома и юрты не в самом селе, а где-то на отшибе. В силу тогдашнего атеистического воспитания, я и предположить не мог, что совершенно обыкновенный, поросший молодыми березками и смородинной взгорок, на котором лесенкой расположились недавно срубленные избы, может выглядеть в чьих-то глазах особым, таинственно-запретным местом. Но именно так оно, оказывается, и было. Однажды старый охотник на мой наивный совет перебраться в поселок, чтобы не ходить по целому часу в магазин или больницу, ответил: “Нельзя! Там близко похоронен великий шаман, он будет сердиться…”

Восьмой класс я заканчивал в соседнем поселке Промышленный, построенном на месте, прежде называвшемся Ойун-Хая – Шаманская гора. Напротив был Ойун-аян – Шаманский залив, а недалеко находилось село Ойун-Унгуохтах – Шаманские Кости. И даже наш райцентр Сангар, как я узнал совсем недавно из легенды, носил точно такое же имя, как некогда жившая здесь знаменитая и всесильная тунгусская удаганка…

Вот и получается, что я появился на свет в настоящем шаманском оазисе, правда, бесцеремонно нарушенном и полностью опрокинутом в безверие абсолютным большинством наших родителей-атеистов. Но хранившем тогда еще кое-какие отголоски. Так, “на выселках” Промышленного, в домишке за пределами “запретной зоны”, я в силу своего подросткового любопытства однажды разговорился с еще одним дедом-отшельником. Дед то ли проникся ко мне расположением, то ли понимал, что мальчишка выслушает то, на что взрослые просто махнут рукой, но рассказал мне, что он был учеником очень большого шамана. Дед искренне посетовал на то, что его наставник, к сожалению, слишком неожиданно и рано умер. “Старик умел ходить по воде и летать по небу, – вздыхал мой собеседник с непритворной горечью, – а я не успел у него научиться. Недоучкой и остался. Только первую ступень прошел, а надо было три… – Помолчав, он добавил: – Хочу совет тебе дать: когда вырастишь, уезжай из Промышленного. Нельзя в нем жить. Там рядом и мой Старик лежит, и другие ойуны. Им очень не нравится, что люди у самых их костей дома поставили…”