Не навреди ему

Jack Jordan

Do No Harm

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2022 Jack Jordan

This edition published by arrangement with Madeleine Milburn Ltd and The Van Lear Agency LLC

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

Сандра Джеррад,

я бесконечно вдохновляюсь матерями, готовыми на все ради детей, как ты была готова ради меня. Эту книгу невозможно было бы представить без тебя

Прежде всего не навредить.

Гиппократ

Прежде всего, не навреди.

Клятва Гиппократа, наши дни

Врачи сталкиваются с психическими заболеваниями… Поэтому не слишком увидивительно, что некоторые черты психически нездоровых людей присутствуют у тех, кто поднялся на вершину нашей профессии.

Дж. Пегрум и О. Пирс, Королевский колледж хирургов, август 2015

Анна

Четверг, 4 апреля 2019 года, 16:32

У меня на шее кровь.

Крошечная точка, не больше веснушки. Совсем незаметная на фоне более важных вещей. Передо мной человек, плоть рассечена, видны кости: черные, в запекшихся пятнах легкие разошлись в стороны, обнажив сердце. Кровавое месиво, а я только и думаю, что об этой крошечной точке.

Перекладываю лезвие из левой руки в правую и вращаю кистью, пока не слышу приятный хруст под кожей. Здесь так тихо, что от холодной плитки на стенах отражается слабое эхо этого звука.

Все присутствующие наблюдают за мной, оценивая твердость моей руки, блеск скальпеля под ярким светом люминесцентных ламп. Кровь окрасила кончик лезвия в розовый. Несмотря на давление, ладони у меня сухие, а скальпель твердо лежит в руке. Но внутри, под слоем форменной одежды, сердце у меня колотится так, что я едва ли не пробую его на вкус.

Но сердце Питера холодное как лед.

Коронарное шунтирование мистера Даунинга шло как по маслу, а потом что-то случилось. Я открыла грудную клетку скальпелем, потом пилой, с помощью шунтов, изготовленных из бедренных вен, шунтировала закупоренные артерии, чтобы кровь начала поступать к мышце сердца. С аорты снят зажим, кровообращение восстановлено, удален холодный раствор калия, который использовали для прекращения сокращений сердца во время операции, и теперь оно должно ожить.

Я смотрю вниз, в его рассеченную грудную клетку, и жду спазма, судороги, первого удара, который станет признаком жизни.

Ничего не происходит.

– Отодвиньте легкие, пожалуйста.

– Отодвиньте легкие, – повторяет доктор Бёрке.

– Верните на аппарат.

– Возвращаем на аппарат, – откликается Карин со стойки перфузиолога.

Я передаю скальпель помощнице и жду в оглушающей тишине. Когда сердце снова подключено к аппарату искусственного кровообращения, я чувствую, что напряжение утекает из комнаты, как жаркий, затянувшийся вздох.

– Дадим ему время, – говорю я, пережимая аорту, – оно, бедное, наверное, совсем вымоталось.

– Как и все мы, – острит доктор Бёрке, ободряюще подмигивая мне поверх очков.

Он так проявляет заботу, но мы оба знаем, что помочь мне не может никто. Каждая операция – коллективная работа, вплоть до этого момента. Доктор Бёрке занимается препаратами, дыхательной трубкой, следит за показателями; Карин сидит на аппарате искусственного кровообращения; хирург на другом конце подготавливает бедренные вены для трансплантации; у каждого специалиста есть помощники. Возле меня стоит Марго, подает инструменты и тампоны. Но когда дело касается сердца, ответственность только на мне.