Двойное несчастье

– Слышала старостин наказ?

– Ты про вечер нынешний?

– Угу. Чегой-то он баб всех немужних собирает?

– А мне чего? Я прошлую осень свадебку справила. Сынок вот недавно родился.

– Да вся деревня про твоего сынка знает. Ты токмо грязными пеленками у всех перед носом не трясла.

– А коли бы и трясла? Что ж с того? Радость ведь какая!

– Удавись уже радостью своей. Вот любопытно, а Параська знает про наказ?

– Да поди с утра духи ее опять в лес унесли. Не видала ее сегодня.

– Надо старосте донести.

– Ты мужика прихвати, как к старосте пойдешь. Гость у него важный, не надо ему видеть, что тут бабы без мужей ходят.

– А чего это я?

– А кто сказал – с того и спрос.

На том бабы и порешили, пошли от колодца каждая со своими ведрами по домам.

Апраксию, а по-простому, Параську, в деревне не любили. То ли потому что явилась неведомо откуда, то ли потому что взгляд у ней был тяжелый, то ли потому, что косы навыпуск носила две, как замужняя, а голову платком не покрывала. Только бабы, проходя мимо ее ворот через плечо плевались, а мужики, коль надо было к ней за советом прийти – рубаху наизнанку надевали от дурного глаза. Разное про нее говорили: кто-то рассказывал, что она из чумной деревни сбежала, всю родню схоронив, а кто-то – что душегубка она, мужика своего сгубила да тепереча в бегах. Правды никто не знал: баба была неболтливая, сама о себе не рассказывала, а выведать было некому. Знали только, что работает наравных с мужиками, да хозяйство свое одна держит.

Староста сам к ней пошел, вывернув рубаху наизнанку, да ладонку за пазуху сунув. Постучал к ней, говорит:

– У колодца всех баб собираем на закате, у кого мужика нет.

– Ладно. – вот и весь ответ. Сидит за столом, корешки перебирает.

– Ты тоже приходи. Никому не говорил – тебе скажу: рекрутёр из столицы прибыл, зачем баб собирает нам неведомо, а одну точно уведет.

– Спасибо. – так же головы не подняла.

Староста потоптался на пороге да пошел. А к закату Апраксия платье отряхнула, да и с бабами остальными к колодцу пошла. В ряд со всеми встала. Все глаза в землю уткнули – она стоит прямо. Рекрутёр в одеждах по заморской моде: полы кафтана по земле волочатся, сапоги по земле стучат. В одну сторону прошел, в другую. “Эту” – говорит и ткнул навершием трости в Апраксию. “Пусть пару платий в дорогу возьмет, больше ничего не надобно”

– Ты, Парасенька, не серчай, коли что не так. – староста шел рядом с ней, чтоб не сбежала.

– Не юли, Прокофий. Прямо говори: не хотел местных отдавать, вот рекрутёру на меня и указал.

– Брешешь! Этому никто не указ, даже словом со мной не обмолвился.

– А чего тогда извиняешься?

– Так прощаюсь. Перед дорогой надо обиды все разрешить. Коли зло на меня держишь, уедешь – а зло твое останется.

– Не держу. Всем передай, что не на кого не держу.

– Вот и хорошо.

Апраксию с ее нехитрым скарбом усадили в повозку и повезли прочь из деревни.

Покачиваясь на ухабах и подпрыгивая на мягком сидении, Апраксия думала о том, что она могла бы сделать, чтобы не попасть сюда. К добру ли к худу уродилась она такой: головы никогда не опускала, никогда не смирялась. И силы в ней всегда было немеряно. Бывало в детстве мама просит хворосту привезти, так она в полозья вместо лошади впрягалась и наперегонки с мальчишками бежала в лес. Была бы жизнь проще, если бы она силой не кичилась, а скрывала? Нет конечно – шило такое в мешке не утаить.