Рыцари Новороссии. Хроники корреспондента легендарного Моторолы

© Дубовой Г.В., 2017

© Книжный мир, 2017

22 июня, на рассвете, мой дед сдавал кровь. Его друг попал в аварию, требовалось переливание. Группа крови у них была одна, дух – разный. Дед отдавал кровь другим до самой смерти, – был почетным донором. Когда-то это ценилось. Здоровенный был мужик, породистый. Никогда и насморком не болел. Он и погиб, как фамильное дерево, стоя.

Насчет породы не ради красного словца сказано. Предки его – казачество да духовенство. От них сила – и духа, и плоти. До войны в их крупном селе никто храм не закрывал, священника уважали. Когда же ретивые пришлые комсомольцы поперлись на колокольню «язык у неба выдирать», дед только кулак показал: «Онемеете все…» – толпа вроссыпь.

Любила его бабушка по-настоящему, до последнего мига земной жизни. Как в христианском венчанном браке и должно быть. Каждую деталь с ним связанную запечатлела в сердце, всё важное когда-либо им сказанное сохранила.

Дед верил в равенство, как его понимал: равенство всех перед Богом и Заповедями – законами. «Когда все будут действительно равны, – часто повторял он жене, – тогда вместо одинаковости в грехе все станут разными в умении радоваться. Так, думаю, о нас Создатель замыслил». Поразительно просто и ясно. А ведь образование у него было – «три коридора». У Михаила Анчарова, замечательного писателя и «последнего романтика социализма», я встретил схожую формулу: «Равенство – это разнообразие».

На войне деда мучило безответное: почему у немцев, с их делением на высших и низших, для солдат и офицеров – на фронте один котел. А в «рабоче-крестьянской армии» страны «всеобщего равенства» – спецпайки для комсостава. Почему у противника и генералы на передовой, а наши «македонские», что постарше комбата, по блиндажам в тылу «крысятся». О введении погон сказал: «Войну выиграли, – Советскую власть проиграли».

Родись он чуть раньше, скорее всего воевал бы в гражданскую «За Советскую власть без жидов и комиссаров». Под властью Советов он понимал спроецированную на все уровни управления вечевую власть «мира», действительное народное самоуправление.

Он часто говорил, что в Отечественную мы победили «только милостью Божией». И как бы ни курочили историю ком-мемуаристы, а по человеческим раскладам вермахт до линии Астрахань – Архангельск дошел бы. Будь мы экономически хоть сто крат мощнее Европы. Хоть была и «война моторов», да только «моторы те им в аду мастерили, нам – повыше облаков».

В бою у деда заклинило пулемёт – так, что ещё пару минут «и немец дал бы мне очередью в лоб… «Прими душу мою, Христе, Боже мой», – думал. Бухнуло. Глянул, а от немца – тю-тю. Когда прямое попадание или снаряд рвётся совсем рядом – человек сгорает в миг, и подковки на каблуках испаряются…»

Молился дед, не таясь. Настучали, понятно. Комиссар о «религиозном разложении» повякал, да под взглядом дедовым сник. А когда особист иконочку из солдатской книжки вынул и нацелился изорвать – дед лишь запястье ему «слегка» сдавил. Улыбнулся: «Иди-ка ты к Михал Иванычу…» И – под нос бдительному «товарищу» вырезку из «Правды» – с куском сталинской конституции насчет свободы вероисповедания в стране, «где так вольно дышит человек…» Обошлось.

Воевал он не только «Максимом». У немца пленного выучился католическим молитвам на немецком и латыни. А басище-то был у него свирепый – «царева диакона». Как начнут из вражеских окопов ночью орать да бахвалиться, – он и ошарашит: «Отче наш, иже еси на небесех. Да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое…»