Из счастливой страны Детство

Из счастливой страны Детство

Все начинается с детства. Я помню многое. Был снег и причудливые узоры на окнах, которые серебрились под солнечными лучами, и треск дров в печи. Помню зеленую березовую рощу, просвеченную солнцем, и вкус березового сока, и мамины очень добрые глаза, и отцовские сильные руки, которые меня подхватывали. Ощущение тепла и защищенности…

Я всегда была под защитой, потому что меня любили. Безусловно и безоговорочно. И этой любви было так много, и она была такой огромной, что за ней было можно спрятаться как за стеной от всех невзгод. Я ощущаю ее сейчас, спустя десятилетия, после того, как мы с мужем передали ее своим детям. Все начинается с детства, и в этом всем самое главное – родительская любовь.

Светлые лица

Говорят, что ребенок может помнить себя примерно с трех лет.  Верите или нет, но в закоулках моей памяти хранится воспоминание, как папа с мамой учили меня ходить. Это значит, что мне было около года. Они сидели в креслах напротив друг друга, и звали к себе, вытягивая вперед руки. И я шла навстречу этим рукам.

Страшно было оказываться посредине комнаты без привычной опоры, и иногда я хваталась за края скатерти, которые свисали со стола.  Когда мне  удавалось пробежать (ноги несли сами) от рук в руки без скатерти, родители  радовались, и вообще у них были очень светлые и счастливые лица. Они радовались, что я у них есть, и что я расту и уже почти хожу самостоятельно.

Еще помню щемящую тоску по маме, когда она долго не возвращалась с работы. Тайком от всех я уходила в спальню, где у кровати на гвоздике висел мамин домашний халат. Я буквально «зарывалась» в него лицом и вдыхала родной мамин запах. Мне так хотелось в тот момент быть рядом с ней, что на  глазах  появлялись слезы.

Я родилась третьей дочкой в семье. Возможно, мои родители хотели сына, но они никогда об этом не намекали даже. Больше всех со мной занимался отец. Я знала огромное количество всяких песен: отец водружал меня себе на шею, ходил по комнатам и пел. Я все выучила и подпевала со своего «второго этажа».

Отец вообще-то был гармонистом-самоучкой. В его репертуаре были песни из всяких кинофильмов и какие-нибудь застольные, и на тот момент современные, которые звучали по телику.

Листья желтые над городом кружатся,

С тихим шорохом нам под ноги ложатся,

И от осени не спрятаться, не скрыться.

Листья желтые, скажите, что вам снится…-

Громко пели мы.

Родилась я в поселке Глубокое Восточно-Казахстанской области. Там был завод  с высоченными трубами, из которых периодически выбрасывался едкий дым.  От него першило в горле и хотелось все время кашлять. По этой причине нас часто загоняли в дом с улицы, чтобы переждали «химическую атаку». А еще, как я потом выяснила, Глубокое находится не так далеко от Семипалатинского полигона, где  производились испытания ядерного оружия.

Я росла не очень крепким и здоровым ребенком, к тому же еще худышкой. Родители решили увезти меня подальше от едкого дыма и полигона: в небольшое село Соколовка в Северном Казахстане, где зимой наметало сугробов по самые окна, и мороз стоял градусов под сорок.

Я смотрела на мир через стекла с морозными узорами, которые  казались иллюстрацией к какой-то волшебной сказке и серебрились под солнечными лучами. Дома сидеть надоедало, а на улицу зимой выпускали не каждый день. Одни только сборы и одевания чего стоили. Как космонавт выходит в открытый космос, я выходила во двор, осторожно втягивая носом обжигающе холодный воздух. Ноги – в валенках и трех штанах, руки – в варежках и шубе, шея не поворачивается из-за воротника и шарфа. В таком виде двигаться было не особо удобно. Ну, разве поскрести для порядка лопатой, очищая дорожку от снега. У меня была своя маленькая лопата.