Анахорет. Триптих

Как молодой Константин тщился догнать своего верного сокола, поднятого и кружимого сильнейшими вихрями, так и Кирилл, уносимый страшным ветром недуга, летел в кардиологическую клинику на операцию, устремляясь разумом в вечность, которая никогда не была гостеприимна к заботам о будущем и тревожном прошлом. Как ни силился Константин догнать и спасти своего сокола, так и Кирилл не смог противостоять природе – и ложился под нож, подписывая бумаги о том, что в случае его смерти на операционном столе никто из родных не имеет права предъявлять претензии. Он бы и сам ринулся и бежал, бежал – только ноги его отнимались, и он, считай, с трудом мог передвигать так предательски ослабшими конечностями. Но, как и Константин со своим братом увековечили себя в сердцах народа, приблизив христианские молитвы к родному языку, так и Кирилл со своей женой Еленой создают вместе сказки и свои большие самостоятельные труды. Моё материнское сердце живёт мольбой к Пресвятой Богородице и Её Великому Сыну, испрашивая жизни и здоровья дитю – моему дитю с ясным взором и мечтами. Наши с мужем сердца прошли отчаяние и огонь. Отец Кирилла, оставшийся в другой части света работать, ввязавшийся в долги и поставивший весь заработок на его операцию, единым духом был со мной, ожидая исхода операции… Случившейся нежданно комы и… Пробуждения Кирилла. Долгий путь реабилитации, спорта. Сын посвятил себя творчеству, общественной деятельности и благотворительности. Писательство – тяжкий труд, и я счастлива, видя его радость, когда получается вымышленные ситуации сделать до боли реалистичными, придать огранку очередному герою, наделённому собственными переживаниями; теряться во всей фантастике и гадать, что позаимствовано у жизни, а что полностью выдумано в рамках его миров. Главное то, что каждый, о ком он пишет – личность, которая станет родной, откровения которой будет приятно выслушать и даже самим научиться замечать жизнь, которой мы одарены. Жизнь…

Елена Юрьевна Денисенко

I

Под сенью икон достопочтенный монах выводил ровные чернильные узоры в толстенной книге с разбухшими страницами. Он вздыхал, закрывал натруженные глаза и растирал промёрзшие, немеющие пальцы и кисти рук. Он надеялся написать книгу, поведать правдивую историю об уже произошедшем и том, что ещё произойдёт. Он описывал свою жизнь, понимая, что дерзает коснуться запредельного, найти слова для столь духовного, сакрального, тончайшего и мимолётного, что сама мысль – искра озарения – рискует запятнаться, проходя через таковое рассуждение, что описать духовность не окрепшим в вере духом – всё равно что описать сон, его начало, когда ты только погрузился в сновидение. Во сне ты всегда уже находишься в центре событий, но сложно припомнить, как ты оказался в этих головокружительных, пугающих хитросплетениях сна. Познать, каково это: шоколадный домик, тающий под палящими лучами державно источающего тепло солнца. Но он вздохнул, и не с трепетом, но искренним желанием описать и переживания и, к слову, грех и победу над ним, придать мыслям словесную материальность и вполне реальное лико, а то и паче – рожу.

В неизведанное…

…Он вывел слово:

«Анахорет».

Quod stultum est Dei, sapientius est hominibus, et quod infirmum est Dei, fortius est hominibus.