Александр I

Сфинкс, не разгаданный до гроба, —

О нем и ныне спорят вновь.

В любви его роптала злоба,

А в злобе теплилась любовь.

Дитя осьмнадцатого века,

Его страстей он жертвой был:

И презирал он человека,

И человечество любил.

П.А. Вяземский

Вдали от трона взрос, еще не знаешь ты

Сей чести пагубной, заманчивой мечты.

Ты самовластия не испытал отравы,

И голос не прельщал тебя льстецов лукавый.

Афалия, трагедия, взятая из Св. Писания, г. Расина.

Пер. с фр. иждивением Н. Новикова и компании. Москва, 1784.

I

Дай Бог, кому детей родить, тому б их и взрастить!

Русская пословица

Глина влажна и мягка: нужно поспешить и, не теряя мгновения, обработать ее на гончарном круге.

Персий Флакк, III, 23—24

1777 год открыл самую веселую и счастливую пору екатерининского царствования.

Победоносно закончились польская и турецкая войны, влияние России на европейские дела неуклонно возрастало, Вольтер и Гримм превозносили до небес государственную мудрость «святой Катерины Петербуржской». Дворянство, стряхнув оцепенение, вызванное ужасами пугачевщины, бурно наслаждалось приятностями жизни.

Вот красно-розово вино:

За здравье выпьем жен румяных.

Как сердцу сладостно оно

Нам с поцелуем уcт багряных!

(Г.Р. Державин)

Двор и столица задавали тон. Сменялись фавориты и фавориты фаворитов. Потемкин уступил на время свое место блестящему Завадовскому и вновь вернул расположение императрицы. Вельможи обменивались церемонными поклонами и обескураживающими оплеухами. Камер-пажи и фрейлины, получив свою порцию розог, шли разыгрывать чувствительные пасторали на эрмитажных собраниях. Вист, фараон и макао, словно смерч, уносили деревеньки и мужичков. Оглушительно хлопали пробки и пистолеты. На российском Парнасе, после кончины Сумарокова, гремели действительный статский советник Херасков и кабинетный секретарь государыни Василий Петров, гордившийся званием «карманного ее величества стихотворца». С успехом шла «Дидона» Княжнина. Богданович, написав «Душеньку», пребывал «на розах». Никому не известного Державина выпустили из гвардии в статскую службу, признав неспособным к военной. Фонвизин путешествовал по Франции и в письмах к своему другу генералу П.И. Панину клял парижскую нечистоту, «какую людям, не вовсе оскотинившимся, переносить весьма трудно».

Этот год, казалось, подал надежду и на восстановление мира в семье императрицы.

Сильное душевное потрясение, которое испытал великий князь Павел Петрович после смерти первой супруги1, вновь сблизило его с матерью2. Екатерина поспешила прописать сыну лучшее средство от меланхолии – женитьбу.

«Я начала с того, – рассказывает она в своих «Записках», – что предложила путешествия, перемену мест, а потом сказала: мертвых не воскресить, надо думать о живых. Разве оттого, что воображали себя счастливым, но потеряли эту уверенность, следует отчаиваться в возможности снова возвратить ее? Итак, станем искать эту другую…»

– Кто она, какова она? – стал расспрашивать заинтересованный Павел. – Брюнетка, блондинка, маленькая, большая?

– Кроткая, хорошенькая, прелестная, – отвечала императрица, – она именно такая, какую можно было желать: стройна, как нимфа, цвет лица – смесь лилии и розы, прелестнейшая кожа в свете, высокий рост, с соразмерной полнотой, и легкость поступи, одним словом, сокровище: сокровище приносит с собою радость…