Генерал бубновый

Глава 1. Буйство фантазии

Мэр города Царевска синеглазый с русой бородой и усами под самодержца всея Руси, как живой, лежал на полу и улыбался.

– Эй, Кречет, ты чего уставился? – Парень в высоких военных ботинках с толстой рифленой подошвой прошелся по лицу мэра, оставляя грязные полосы. – Дай закурить.

– На площади митинг в поддержку Мищева. Пойдешь?

– Дурак, что ли! Он следака замочил. Теперь в тюряге парится.

– Он сто миллионов из казны спер! – сказал тщедушный малый с пробритыми висками и затылком, стоявший рядом с Кречетовым. Он выскочил на середину коридора и ударил каблуком портрет в левый глаз. – Сто пудов, у меня брат в охране. Он всё знает.

– Эй, Кречетов, Сявков, хватит курить. Баннер сняли, теперь «Городские вести» с портретами мэра таскайте на помойку.      Мужчина лет шестидесяти в сером костюме образца девяностых годов прошлого века, оглядел парней и, стараясь придать голосу звон металла, выкрикнул с напускной злостью: «Скинули миллионера, будь он неладен!..» После чего смачно высморкался на пол, мазнул тыльной стороной ладони под носом и, не оглядываясь, пошел к двери с табличкой «Директор молодежного центра Пучков А. В.»

– Не ходи Кречет на митинг. Пучок узнает, зарплаты лишит…

– Эх, вы суслики! Мищева местная мафия подмяла, его убить могут, если народ не заступится.

Пачки газет, перевязанные шпагатом, громоздились в дальнем конце подвального помещения. Парни, взяв по увесистой пачке, в каждую руку, двинулись вереницей, во двор к мусорным бакам, где топорщились в разные стороны, подломанные ветки сирени с распустившимися бутонами. Рядом, могучими стражниками высились толстокорые тополя. Тополя сыпали клейкую шелуху на машины, асфальт и прохожих, и эти семенники, высвобождаясь из плена, зрели и набухали, чтобы затем разлететься по улицам Царевска, создавая фантастическую картину летнего снега.

Журналист Рубас перехватил Кречетова у подъезда дома с лепниной в стиле сталинского ампира. Остановил.

– Что, Санек – ленинский субботник?

Кречетов отмахнулся, скривил лицо, давая понять, что не до шуток. Шагавший следом Сявков, хохотнул.

– Это, господин Пучок быкует. Обиделся на мэра, что грамоту дал, а не на медаль…

– На митинг идете?

– Ага, мэр сто лямов спер и следака замочил, а мы должны подставляться.

Рубас удивленно уставился на Сявкова, словно увидел вошь на воротнике.

– Ты что, с дуба рухнул! Я интервью брал у следователя Милюкова, и сына его знаю. Он бы сказал. У них вся семья ментовская. Это тот Милюков, что банду Назарова вычислил и раскрутил на пятнадцать лет.

– А толку! Назар-Хазар стал смотрящим по региону…

Сявков сказал это приглушенным шепотом, выказывая удивительную осведомленность и посмотрел в упор на журналиста, с затаенным злорадством: нас, мол, на мякине не проведешь. Кречетова этот разговор удивил, он пару минут назад был уверен, что мэр Мищев не виноват, хотел пойти на митинг, а теперь вдруг засомневался. Он дернул Сявкова за рукав.

– Вовчик, а кто сказал, что Мищев следователя замочил?

– Да все говорят…

На это «все говорят», что-то возразить невозможно. Рубас развернулся и зашагал в сторону центральной площади Царевска. Топот ног, крик приятеля – «подожди» – обрадовал, и он слегка замедлил ход.

Москва, метро «Университетская»

Юрий Мищев двадцатилетний светловолосый парень с ярким природным румянцем, ходит вдоль бордюра с обувной коробкой. Выкрикивает громко, незатейливо: «Кроссовки… Кому фирменные кроссовки…» Сквозь сизую вонь выхлопных газов наплывами вместе с шаловливым майским ветром пробивается запах тополевой клейкой листвы, запах весны. Хочется неотрывно смотреть на девушек в коротких юбочках, ловить их лукавые улыбки. Словно в забытье он подошел к миниатюрной девушке в белой блузке, похожей на одуванчик.